Опубликовано в журнале Новый берег, номер 37, 2012
Стихотворения
Любая печаль
* * *
я понимаю тебя, прости, понимаю,
пока за тобою стоит другая
земля, от песка слепая
женщина, лгущая так, как лгут
только любящие, пряча лицо, как звук,
(потому что то, что не сказано,
должно умереть
или убить), ты – только вещь,
пустой дом,
в котором тающий белый свет
стоит – так покачиваются много лет
цапли на единственной-одной ноге,
не улетая, нет.
Время
1
Настоящая немота возможна
только тогда когда
Время считываешь с листа лица
Осень похожа на моего отца
Те же рассыпающиеся слова та же вода
Текущая слепо текущая вспять
Не узнать осушить опять не узнать
Остывающая как моя мать
Съедающая снег перед тем
как начать молчать
2
Это тоска мой дружок тоска
Я не хочу видеть твоего лица
Я вообще не хочу видеть ничьего лица
Только зима глядит свысока
Глядит бледнеет
разламывает тебя как хлеб
Черствое тело пустое – нет –
Опустошенное как этот белый свет
Висящий в ветвях
ты чувствуешь что ослеп
3
Свет вырастает ты отрезаешь его
Как тонкие волосы русым пучком
Падающие на пол
забытым теплом весной
Волосы устилают весь дом
Заметаешь выбрасываешь
не заглядывая вперед
Будущее всегда темно
если светла печаль
Сидящая перед зеркалом
чуть приоткрыв рот
И говорящая отражению жаль как жаль
* * *
ты говоришь: ляг со мной,
слушай меня, смотри на меня,
под моей рукой
продлится не дольше сна
твоя любая печаль,
даже смерть, и та
на белый причал
будет похожа, когда зима
медленно крутится, будто шар
серебряный и густой,
как твоя душа,
как мой покой.
а потому останься, прошу –
если бы я могла – я бы могла,
пока дышу,
согревать твой прозрачный сад,
наклоняться к тебе,
говорить, какой наконец покой.
повторять это, пока в темноте
они не придут за мной.
Елена
Елене Баянгуловой
1
знаешь, Елена, время нас не щадит,
только деревья в саду становятся выше,
только осеннего света
тугой накрахмаленный бинт
местность лишает деталей,
про это напишешь
то, что запомнишь, то есть лишь то,
что поймешь:
красная душная ткань, застекленные двери
и снегопад, стоящий в дверях, точно дождь,
и обнимающий край постели,
как обнимают того, кто ушел,
жалким лицом потерянно зарываясь
в жесткие юбки простынь,
еще сохранивших живое тепло,
нет, не прощаясь, а просто прощая.
ты закрываешь окно, садишься за стол,
переставляя бессмысленно вазу пустую,
тело твое, точно древесный ствол,
вниз прорастает корнями, и воздух,
недвижим, по груди
к ночи сгущается в темную воду,
ты тонешь в ней,
внутрь, в потускневшие окна глядят олени
или их тени, не знаю, уже никого нет,
и прощанье встает само
перед тобой на колени –
ты не плачь, ты не плачь, все пройдет,
повторяю в который раз откуда-то сбоку,
и последнее яблоко
верх подкидывает восход,
самому далекому облаку – за щеку.
2
Елена, не оборачивайся, подожди, постой –
лицо не точнее голоса, как не точней воды
зачерпывающая ее ладонь,
не оставляющая на воде следы.
тебя подводят только мои слова –
овеществленная тяжесть,
заключенный в стекло дым,
прости, Елена, только эта вода
нас обнимает со всех сторон, как сады
обнимают восставшее ото сна
существо – не мужчина, не женщина – то,
что готово стать и тем, и иным,
простым и прозрачным,
как облако или цветок,
пока не вырастет на дереве змей,
пока раскрашенные игрушечные плоды
не станут свисать с круглых ветвей,
пока рассказываешь мне ты,
не оборачиваясь, как все могло бы быть,
раздвигая ветви руками,
голосом – темноту.
я уже почти не вижу тебя, прошу, постой,
я иду за тобой, я просто иду.
3
ты говоришь со мною во сне,
так потихоньку пустеет дом,
я понимаю: тебя тебе
мало, поэтому ты со мной.
сон забирает твою печаль,
ты оборачиваешься ко мне,
и свет засыпает все тот же пустой дом,
пока мы не остаемся на дне
долгой зимы, состригающей шерсть
с бледных деревьев, с небес,
застывших, как указующий жест
статуи, ее поглощает лес,
плывущий, точно облако, вниз
с черных холмов, просвечивая насквозь,
напоминаю, Елена, тебе: берегись,
пока горяча твоя кровь.
ведь, пока знаешь: любовь – слепа,
ты узнаешь руками, сжимая в руке
легкое перышко тоски, сама
обманываясь в этой густой тьме,
сама зажигая, плача, гася
бумажные фонари, отпуская их вверх,
пока ветер раскачивает,
ломая, жестяные поля.
верь мне.
4
имя твое заставляет плыть
через море, слушать выдох и вдох
воды, поднимающей потихоньку из тьмы
тяжелый лоб.
верности граммофон
закружит вновь песенку о былом,
имя твое выводит золотая труба,
позади, точно лодка,
раскачивается голубой дом,
и занавески в окнах растут, как трава,
зима разлуки обнимает за плечи и
повторяет сто тысяч раз:
“любовь – это то, чего нет у любви –
“сейчас”.
и потому леандр вечно плывет,
не доплывая, поэтому свет
на маяке вечно горит, зовет
то, чего уже нет,
но потому-то и ты ждешь,
не поборов человеческое в себе:
Елена, Елена, надежда похожа на то,
что удерживает якорь в песке.
5
Елена глядит в зеркало, под ее рукой
кошачий клубок, теплая тишина.
не обманись: за тобой
стоит кто-то чужой, сжигая дотла
все, что ты говоришь себе,
мне и опять себе,
чуть светясь, тополиный пух
проплывает мимо почти во сне,
на рукава садясь,
точно кормящийся с рук
голубь на утренней площади, где плеск
серой воды забирает горе и память, да,
и в каждой второй волне,
завернутой сдобным кренделем,
большая звезда
ждет, пока, надвое разломив волну,
она не пойдет на дно,
на мгновение отразив
колонны домов, их смутную белизну,
как ноги бегущих нимф,
и все повторяется, что
должно повториться
по правилам слез и любви:
помни, что, кроме тебя – никто,
умоляй, молчи.