Опубликовано в журнале Новый берег, номер 36, 2012
Дорогие читатели и авторы “Нового Берега”!
Текст “От редакции” каждого летнего номера нашего журнала посвящён размышлениям о Великой Отечественной войне, величайшему и незабвенному событию нашей истории, пометившему и память, и сознание, и лексику поколений. На этот раз мы без комментариев приводим отрывок из романа Сергея Юрьенена, отмечавшего сороковую годовщину Победы в парижской эмиграции с Виктором Платоновичем Некрасовым, солдатом и писателем, автором знаменитого романа “В окопах Сталинграда”.
Сложенные штабелями замершие трупы солдат образовали в степи целый ледяной город с улицами, переулками и тупиками. По нему ездили на “эмках”, на грузовиках. По весне некрополь стал таять. Город облили бензином и уничтожили павших еще раз. “Вонь была страшная”, — с удовольствием выжившего ветерана рассказывал отчим, у которого среди прочих валялась в красной коробочке медаль за победу под Сталинградом.
— Было! — кивает старый парижский друг. — Было! Что, повторим кувшинчик? Тогда с собой возьмем. Давай? Бутылку. И разопьем на станции “Stalingrad”.
— Там мы околеем.
— По глотку и обратно? Символицки?
Когда они выходят на авеню Ваграм, сразу начинает колотить. Париж, конечно, но январь! Последнее, 31-е его число! Стемнело, тротуар и все, что можно, — даже за столбик не схватиться — покрылось скользкой коркой. Он успевает подхватить собутыльника, который вырывается:
— Флёрист! А ну?
Поднимаются в цветочный магазинчик. Бонсуар, мадам. Ву дезире, месье? Скажи, я покупаю все. То, что на улице, тоже. Все завернуть, и к Вечному огню. Объясни ей.
— Русский писатель, — говорю я. — Знаменитый! Роман написал про Сталинград.
— Уи, уи! Рядом стоит в витрине книжной лавки. Месье… месье Гроссман?
— Нет, не Гроссман. Но тоже очень большой писатель. В Сталинграде воевал.
— А бон? Да неужели?
— Вы помните, мадам?
— Конечно, помню! Папа по радио слушал англичан… Конечно! Сталинград! Это было…
— Сорок лет назад.
— Сорок?
— Ровно. Сегодня День Победы, и мы бы хотели…
Она вся внимание, только большой писатель вдруг корчится с такой гримасой, будто сейчас его стошнит на розы — и выбегает, звякнув колокольчиком.
— Пардон, мадам…
Не в силах сделать по льду ни шагу, ветеран тычет в мглистый ореол над площадью Звезды:
— Неизвестному Солдату! Весь магазин! Все розы, все гвоздики! И вот те калы! А эти нам не надо, — вдруг сплёвывает в сторону орхидей.
— Что так?
— А… вид гинекологический. — Раскурив половинку голуаза, насупленно взглядывает. — Что затаил? Озвучь! Что я баб не люблю?
В ответ слышит рассказ про Сержа, про Гинзбура, певца, который выступает с сигаретой. Про новую подругу Сержа по имени Бамбум. Серж утверждает по телевизору, что эта его Бамбу — внучка Паулюса. Того самого. Фельдмаршала-капитулянта, сдавшегося под Сталинградом.
— Обижаешь. Ты мне серьезно говори!
— На тему?
— Сталинград и твое поколение. Тут при всем желании хуёв вы наломать не сможете. Должно же быть у вас что-то святое…
А ситуация писателя, что моложе вдвое, такова, что якобы долбанный Париж утрачен. Светоч мира! В перспективе убытие на работы в Германию. Что к этому добавить? Что орешек большевизма тогда оказался им не по зубам, но смысл минувшего не окончателен, меняется он постоянно, этот смысл, и что же мы увидим из послезавтрашнего дня, когда уже сейчас можно ответить вопросом: какой там на хер Сталинград? Когда Афганистан?
В локтевом суставе рука ветерана перебита снайперской пулей, неловко хватает за лацкан пальто:
— Хочешь сказать, что все напрасно было? Нет! Мы всё просрали. Всё! Но Сталинград ты нам отдай. Знаешь, какие там ребята полегли? Во цвете лет?
Отворачиваясь, чтобы не видеть слезы, которые катятся по старой его коже, по пигментации, которую французы беспощадно называют “цветочки смерти”, один отщепенец обнимает другого.
Меньше всего похожие на победителей чего бы то ни было, пара русских эмигрантов начинает одинокое восхождение к Вечному огню Триумфальной арки.