Опубликовано в журнале Новый берег, номер 35, 2012
Стихотворения
* * *
Времена года стали отчетливей. Тучи ходят низом.
Чайки гордые прилетают с моря, садятся и просят чаю.
— Что тебе привезти из-за моря? — спрашивает телевизор.
— Аленький пионерский галстук, — я отвечаю.
Тополиная пыль осела на город. Тучи подняли брови.
Невеселую музыку старых ветров лакая,
Любого с глазами жалко до последней любови,
Потому что – красота-то какая!
Насмотрелся ее всякий зрячий и носит.
По волнам — телевизор веслами вислоухий,
Пионерский галстук аленький мне привозит
И молчит о страшном, кряхтит порнухой:
— Повяжи себе, куда знаешь, чай, не завянет.
Кто жалел нас без причины, тот и помянет.
Даже если от мысли о жизни с чудищем и срамно, и жарко,
Даже если, так и не дождавшись алого полушалка,
Кто-то страшный на острове умирает: монстр или шавка,
Даже если это родина наша — страшна, а жалко.
Стихи, придуманные на вечере поэта Анны Аркатовой
1.
Доживем до понедельника,
Доживем до вторника,
Доживем до среды.
Училка пишет учителю письма, полные белиберды.
Училка пишет учителю с вечера до утра.
Его выдвигают в директора. Пора.
Он ее не увольняет, как поступил бы иной.
Реформа образования обходит их стороной.
Она всё понимает, но пишет письмо за письмом.
Он считает ее другом, но думает о другом.
Как бы жена не нашла. Но письма хранит, не обрывает нить.
Думает, надо все-таки с нею поговорить.
Но откладывает разговор – нету особой нужды –
До понедельника, до вторника, до среды. До среды.
2.
Помятого за день наряда
Расправила складки. – Пока.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому звону гудка?
Кудрявая эта врачиха
Сегодня весь день на ногах.
Пусть будет ей благо и тихо,
На кухне, в концерте, в снегах.
Она отстояла в забое
Сегодня весь день трудовой.
Она не гордится собою:
— Удачно? – Пока что живой.
Ей трудно ворочать рукою,
Заваривать чай на траве.
И нет даже дома покоя
Кудрявой ее голове.
Внутри человека больного
Она ведь господь не вполне…
И думает, думает снова
Как скажет об этом родне.
3.
… Никого не убить,
Даже родителей.
А. Аркатова
Никого не убивали, всё случилось как-то само.
Старость юности радировала: отомри.
Юность старости пеняла: срамно.
Поднимали крест вертикально на раз-два-три.
— Хорошо стоит, — покрякивали в толпе.
— Хорошо висит, — подмигивали властям.
Копошились мухи в кровавом тряпье,
Ползали по кистям.
Не родителей убивали, убивали детей.
Не родителя убивали, убивали чадо.
— Зачем сыну бога страдать? — рек один иудей,
— Отвечал другой, — это еще проверить надо.
4. И после…
И после поверти головой, меня не увидишь.
Я создала несколько данностей и исчезла.
Чизбургерами пахнет из сумочки дамской.
Сыну везу и уже не вспоминаю о других
Сочиненьях.
* * *
Как весною на проталинах,
Солнце теплою струей
Припекает землю вязкую.
Всё когда-то было сказкою,
Стало былью, ангел мой.
Посмотри, как время движется.
Мир, как эти веди-ижицы,
Непонятен нам давно.
Мы с тобою стали грузными,
По полям сугробы грустные,
Всё вокруг предрешено.
Только блики скачут резвые,
И, похоже, муки крестные
Все закончились для нас.
Словно раны замозолились,
Словно чувства успокоились,
Жизнь иная началась.
Сколько мы с тобой не виделись!
Ах, какие нынче выдались
Золоченые года.
Греет камушки безвестные,
Греет косточки болезные,
Не согреет никогда.
* * *
Извини, я начну издалека, чтобы шито-крыто.
Ты помнишь, у Пушкина, разбитое корыто?
Его отстроили, провели электричество, внедрили нано:
Теперь есть кипяточек и прочая лениниана…
Превратилось в медный таз.
Этим тазом накрыло нас.
На рассвете сплошная гарь, не родишь и вирша,
А у них уже упала биржа,
А у этих кровоточит реактор, а у тех погромы и басмачи.
Это я к тому, что у нас всё по-старому, не ворчи.
Медный таз предстанет в прежнем виде,
Я хотела бы рядышком с ним в Тавриде
Алчной старухой сидеть, мечтать о тереме и разврате.
Кричать старику: за смертью тебя посылать, и
Посылать за смертью его, дрожа отвислой губой.
— Ну, ни о чем нельзя попросить, что мне делать с тобой?
Что мне делать с тобой, время сует людских?
Никто не ответит мне из глубин морских.