Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 35, 2012
Стихотворения
* * *
Капля красного веса, лежащая на горе,
в трухе, во прахе леса, в осыпавшейся коре,
брошенная оттого, что созрела,
брошью живой, от кизила – земле!
Что твое тело?
Усик винограда, лезущий в облака –
наискось, сквозь пальцы смоковницы, мимо мешка
смоквы, – в тяжелеющем мире ты остаешься легким!
О, пока!
Пустая звезда с-под вечного огня!
Всех павших – выпил полýденного дня
воздух и земля осушила,
поденный огонь высох. Здесь, прежде дня
Суда, – пуста, как всякая посуда, –
и ты утешься. Прости меня.
Июль-октябрь 2011
* * *
и ангелов лица, и ангелов хваления,
и ангелов огня, и ангелов ветра,
и ангелов облаков, тьмы, града и инея,
ангелов утренней зари и вечера –
видел их и хвалил их работу,
видел несколько желтых листьев и уток в пустынной Фонтанке,
некогда – облако, стоявшее над крышей в далеком спальном районе.
никогда не вел дневника – не довелось, досталось
несколько лиц? листьев? вкус инея почти остался.
* * *
Вот сèро-зèлено-белёсый бок соминый –
лежалый лед, в бок фонарем толкнутый.
Все тщится знать твое-свое со-имя –
все, что молочным рыльцем света ткнуто;
все тычется: они ли просят ими
очнуться, ты ль – на дне вдохнуть.
Да только там, где черный неслоимый,
над корками домов, где слез, как шкурка,
повсюду камень, – воздух не слезится,
не вглядывается, не просквозится,
а здесь – земля, и рыба, и боками
суха, сыра твердь льда и штукатурка.
Твердь тертого и тесаного льда.
Стесняется дыхание земное.
Бесследная, бесслюнная среда,
все здесь – в одном прозрачном перегное. Ни
“о соле мио”, ни “бэлев самэах”.
Февраль 2011
* * *
Если выплывешь в море – то там все легче,
лесистые кряжи над пловцом не вольны,
лишь солнце тяжеле, крепче, липче,
но над морем – парашютик луны,
парашютик луны, медузка, чепчик,
улетающий, тающий, крайний, цепче
ухвативший землю, чем мы.
Улетающий, тайный, ясный, цепче,
ясное дело, чем мы.
Весь оббеленный небом мозг морехода,
прозрачный, глухой к волнам.
Вся видимая земле свобода –
в немерной чашечке небосвода,
неизвестно какая – нам.
Июль, ноябрь 2010
* * *
Дробленый, пегий, пергидрольный
путь, снеголед перестрадальный,
вся соль,
весь тусклый блеск стекольный,
а дальный.
Шевéлящийся шестипало,
проеденный аж до костей.
Сон шевел
я
щийся мозольный.
И если в грануле асфальта
облизанная оскорбинка,
даль, вставши полубоком,
даль та –
сама отставленная спинка.
А глянешь – вон он в полушубке.
Как карты грязные, гадальный,
мучительный и лучевой,
обросший шерстью кочевой,
все же осевший и покатый,
в белой брошюрке,
валяющийся на ветру,
не могущий уйти по шпалам,
не различающий мастей
(а волок – облачный, камвольный),
в глупой кошурке
с бедным и хитрым, умным лицом,
бегучей серой жизни гонцом,
а глянешь – дальный:
вон он в размытом полушубке
стоит беспомощный и жуткий.
Кандальный?
Весь кусковой,
а выданный-то головой.
Еще гадательный, гадальный…
апрель – май 2010
* * *
Зеленой водою побитая балка,
мрамор утиный.
Дорог теперь
промуравленный мрамор,
досочка от расступившейся рамы,
белая, вправду ль отставшая барка,
в цвет беззатинной
ночи одним проводящая краем,
здесь ты пока:
ни жарко, ни валко.
Воздух со всем его поиграем,
дeвица, дерево, денежка (лица
времени) – дверца во все, что здесь длится! –
все для тебя,
здесь – ничего для тебя,
полоса льда,
полоса ль та…
Времени (надлежит ему литься)
плита пролита!
2010, начало апреля
* * *
Тьма местная глухонемая –
невестная, не местная, немая –
тихонько прихромала к маю.
Вся пригородная глухомань прямая,
вся мелколесная толпа пелесоватая…
осень 2010
* * *
Ветки березы – тонкий ветхий пар.
Теперь покажется: зеркальный карп
стоит по руслу ночи. Парк
вверху – пустой, далекозвёздный, как
тишайший чeрный космос.
В безмолвных зеркальцах некруглый бок земли.
Не покидать чуть вогнутого дна
пустого кубка (звёзды только над) –
иль башни? – oздан инеем он да
прежде из тел деревьев целым стал.
К столу зимы – простая дань.
И сложен иней наживо растущих лат,
а землю чешуя лишь облегла.
Конечно, фонари,
но как их свет ни разотри –
в чешуйках-зеркальцах чужеет блеск
земли, свежее звeзд; уходит в лес
парк. Но людская ель – во мраке парка,
он весь – еe распахнутая парка,
и огоньки – внутри.
Их ритм
не весь:
он здесь
и нет.
* * *
дым, мед и пепел бились с жаром,
жар, становясь пунцовым шаром,
в себя глубился, пламенел.
что значит слово то – пунцовый?
цвет гусеничек образцовых –
червленых, червчатых? чермней
на вешних веточках висящих
еще? а гуще – глазу слаще?
а в сумерках – оно видней?
а слово шар вполне двоилось:
— переливалось и змеилось
жерло бездонного огня *;
– воздушный шар всему чудился,
что-то высматривал, годился
лишь пожалеть? нет, пожелать
на темном шаре том поджаром
в пустое небо улететь
плывучей родинкой безвидной
на неотзывчивом лице.
припоминать, когда придется,
когда стена глухого дня.
—————
*огнь приземленный, мимоземный
чуть прежде шел золотозевный