Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 35, 2012
Из книги “ПУНШ И ЛЕПЕТ”
* * *
жалко шурша о ставень
траурницею пленной –
что мне сказать о жизни?
-что оказалась длинной,
мнимою позолотой,
заревом иллюзорным
спутав пути, накрыла
детским сачком лазурным,
охрою близорукой
царственно облистала,
ткнула тупой иглою,
сплюнула – и отстала…
и утонула в белом…
в этом круженьи плавном…
_______________
-что обласкала – в целом.
но обманула – в главном.
пейзаж
снега подлунной колымы…
судьба – собакою на сене…
да две согбенных полутени
в туманном зеркале зимы…
вдовства незыблемый шесток
да плач о таинстве ушедшем…
как в этом танце сумасшедшем
ни корчился его росток,
как этой тли ни разгребал –
из-под земли, увы, не вышел…
настал апрель.
окончен бал.
никто ни для кого не выжил.
* * *
в царственной полудрёме
[раз уже на роду]
опережая время,
спящее на ходу,
вроде, качнёт, очнёшься –
сплошь человечий лес…
смилуешься, коснёшься,
не подымая глаз,
пальцами ледяными
[строго издалека]
вздрогнувшего под ними
ноющего виска
в лености тяжеленной
движимая одной
жалостью нежеланной
к немощи неродной
вопль
о, Ты, Кому неведомо Кому
я так нужна, что взял из колыбели
и бросил в осязаемую тьму
чужой судьбы – в поту ли, в колотьбе ли –
на пустыре ночей её и дней,
не брезгуя верблюжьею работой,
самозабвенно париться над ней
хромой харитой, грацией горбатой…
но сглазила посланницу земля.
и поприжала нищенская ноша.
фантомной боли долее не для
и не фантомной низости не множа, –
найди её и выведи к воде,
о Господи, верни её на небо –
мычащую, мятущуюся зде,
затравленную, загнанную…
и б о
всё здешнее – шагая от бедра,
вкушая лжи развесистое жито,
в экстазе слив миры и нумера –
пестро, пронумеровано, прошито,
вторично, безупречно сложено,
востребовано, брачно и барочно.
всё прочее – бесформенно, смешно.
обречено, порочно…
непорочно.
* * *
любовь? − лоза:
одни глаза…
дозрела гроздь.
несите гвоздь.
любовь
Осмельтесь, усмирите эти смерчи,
и осмотрите рытвины, и смерьте! –
Она спасла Самарию от смерти,
что не спасло самой её от смерти.
И в этой схватке выстояв и выжив,
пуста её носившая утроба.
Как просьба – отойти, не потревожив
её гордыни горестного гроба.
* * *
движимую одною беззвучной вестью
царствие мрака мерявшую кругами
ноздри терзая его ядовитой взвесью
вежды – его безвидными берегами
как отовсюду, пасть оно разевая
волчью, по следу свежему ни кидалось –
вроде ещё выволакивала кривая…
вроде освобождение ожидалось…
ныне же, рта, как кукла, не разверзая
[кто б ни сработал борозду – мы за вами]
в мёртвой земле по самое увязая
да помавая дырявыми рукавами
вместо семян размётывая каменья,
в ямине времени [вынудило само же ж] –
с чем мне остаться, кроме недоуменья
в чём расписаться, кроме – живи, раз можешь…
* * *
спешу сообщить [ибо время не лечит,
не бачит братва и не кажет конвой]:
что, кажется, весь этот лиственный лепет,
всё это суетствие над головой,
вся эта пернатая там cеренада, –
всё это – про то [в простоте во святой],
что после вот этого дольнего ада
[в недольнем аду] уготованы той,
кого ни одна пустота не вместила,
кого ни одна не впустила судьба,
хотя и годами дорогу мостила
туда «пощади» громовая мольба
[на выходе – рыбье беззвучное пенье],
кто здесь – не у дел, и туда – не берут,
чья жизнь – исключительно труд и терпенье, –
всё те же в итоге – терпенье и труд…
* * *
…не лицедейства выжившею частью,
всей участью приветствуя его –
животворящей жутью, высшей жестью,
обло, бритоголово, ломово
сквозь неживые изгороди литер
в ухоженную хижину времен
откуда-то врывающийся ветер
уже неотвратимых перемен
[хандры обворожительной и летней
перетрясти дерзающий азы] –
дождаться сокрушительной, последней,
действительно пронзающей – грозы…
* * *
откровенно одуревший, расчирикавшийся двор,
свод рассветший, взгляд прозревший, лай, срывающийся в ор…
и, как лажу, задвигая это всё, из первых рук –
дорогая, дорогая! – доносящееся вдруг…
некой песнью неземною оглушительно звеня,
поднебесною блесною – в полынью земного дня,
пропоров его холстину, полоснув по полотну,
сквозь пространственную тину, временную пелену,
чтобы жизнь твоя зависла где-то над, неважно где –
в сетке счастья, в склянке смысла, в ослепительной воде
очевиднейшего чуда – той, подавшейся в бега
[никуда и ниоткуда], крупной рыбою, ага.
гроссмейстерам пера и Ольге Родионовой
…А всё, что вызрело на деле
на этой пролитой крови –
многописанье мимо цели
да послевкусие любви.
Да тусклый свет уразуменья –
сквозь толщу лат и кольца лет,
да откровенные каменья
неблагодарности – вослед.
* * *
Как медуза, тает на ладони
жизнь с её звучаньем и свеченьем…
Смилуйся, прожорливое Время
и повремени с разоблаченьем!
Чтоб на самом краешке сюжета,
над забвенья воющею бездной,
покружила в узеньких пуантах
балерина памяти алмазной,
в апогее мнимого движенья
помавая маленькой рукою, –
как в лицо летящая перчатка
данности смертельному покою.
* * *
минуя хроники интриги
фортуны козни
на эти трепетные трюки
уже-не-жизни –
уже не крадущимся к двери
карманным вором,
а всенародно мери-вери
кладя с прибором,
махнув пером её руинам
пирам и сварам
её фигвамам муравьиным
дворам, бульварам, –
уйти всклокоченным икаром
ферзём, фразёром
отдельно взятые и хором
низая взором
нижележащие широты
[слезьми облиты]
в каре построенные роты
холмы и плиты
её завзятым дезертиром,
эфирным паром –
в безумье Музыки, в котором
парам-папарам