Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 35, 2012
ДО СЛОВА
А. Таврову
как на войне когда пригоден порох
и крепкая одежда под рукой
нужны слова их драгоценный ворох
их каллиграфия с неправильной тоской
привыкшие к чистописанью пальцы
нужны на улице пустой как снег страниц
когда из дома выйдя постояльцы
с чернилами одушевленней птиц
увидят что с утра следы двоятся
где слякотью наводит резкость свет
зачем нам было раньше изумляться
тому что с нами не было и нет
когда не знали сколько мы глубоки
над омутом невыплаканных дней
голубоглазы нет голубооки
скользим и отражаемся полней
тогда слова нужны когда их просит
запоминать мелодия легка
ведь может утро превратиться в осень
окатышами стлаться облака
но есть чего вложить в подобье ткани
зрачка и сердца нехолодный труд
чтобы оглянулись и не утекали
помедлили на несколько минут
не именем воздушною лавиной
тогда бы сам ты вероятно стал
нет это ветер ловкостью змеиной
всё перевешал всё перешептал
* * *
М.В.
чья там тень мелькнула с кровель
вмахом длинных рук
где железо цвета крови
голубиный пух
наказания отцовы
и чердачный хлам
туча с привкусом свинцовым
с громом пополам
где нехитрые порезы
мертвая земля
жар от ржавого железа
в листьях тополя
высоты щемящий запах
майский смоляной
и накрылся юго-запад
желтою волной
и плывет на пыльный город
напугав глаза
непривычный смертный холод
божия слеза
объясняясь барабанит
у окна встает
и стремительная память
как из лейки льет
* * *
ведут по улице вверх и прямо
какого-то там говорят штама
а у него рукава висят два аршина
и сам он подпрыгивает петушино
дергается блестит на солнце теменем
кукушка из ящика со временем
взор его безумен и пуст
здесь тараторит поставят мой бюст
на углу в сирени и открытый пурге
столб об одной ноге
* * *
памяти Пятигорского
Будет время чаю напиться:
обязательно, как рассказ,
нить клубится, ее страница
хлебом пахнет здесь и сейчас.
Иностранно, как солнце в раме, и
экспресс на другой язык;
видишь камень и слышишь камень:
камень к камню привык.
Умереть для службы и просьбы —
невнимательны к доброте,
мы делаем гвозди, делаем гвозди,
делаем гвозди те,
что горят, как витрин карманы.
Ненамеренно, с кем и как
что вы пьете, Георгий Иваныч?
— Я пью арманьяк.
А, задумавшись, ем без жажды
беспокойной красы цветы.
— Это, видимо, видит каждый. —
Не каждый, но – ты,
кто шагнул с раскаленной крыши
в этот будничный выходной
чайной ложечкой. Слышишь? — Слышу.
В обыденский зной.
Потому что война созрела,
привели ее дураки.
Но белее мела, белее мела —
облако Его руки.
* * *
помолчим на латыни
увидишь она оживет
вот посланник Полыний
затянутый пряжкой живот
а глаза он скосил
чтобы шум не тревожил письмо
сколько раз я просил
обернулся и время само
так запомнило время
нептичии эти черты
в окруженьи деревьев
домашних шаги разлиты
и кричит он домашним
и весту клянет не со зла
всё пропахло вчерашним
оливы и уши осла
будто ласточкой новой
бежавшая мысль на просвет
на дощечке кленовой
на ней не оставила след
всё ее отголоски
собакою лязгнет засов
между костью и воском
зазор как меж двух полюсов
не желая смириться
краснеет и бьет себя в грудь
сам становится птицей
которую просто спугнуть
ВЛАДИСЛАВОВКА
Брань торговок несильная
вписана в крымский поселок,
будто ангелом Сирином
мир от ногтей до иголок
был прилежно срисован —
в нем участь скучать пассажиров,
жалеющих странных и сирых,
в нем суржик и слово.
Есть в сентябрьском деньке
невесомости полная нота,
как в морозном хлопке,
поверив в единое что-то.
Уезжают одни,
разбредутся другие – с орехом
грецким, семечкой, рыбой. Вот дни
ранней осени. Скуки прореха,
вкус гранатовый, зычный гудок тепловозный,
шарик матовый солнца, собаки и воздух.
Это время бежать от зимы,
не торгуясь и не беспокоясь.
Невеселые разные мы,
и каждые –
ждущие поезд.