Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 34, 2011
Геннадий Каневский
ПЕРЕД НАЧАЛОМ НОЧИ
Стихи
***
смирно! − говорят вам, штафирки,
внемля аргументам и фактам:
я служил шталмейстером в цирке,
я давал воды элефантам,
а когда печальные звери
уходили в ночь по четыре,
я стоял на стрёме у двери,
воровской фонарик притыря.
помните змею-недотрогу?−
до сих пор директор икает.
я служу зелёному богу −
ваши рядом с ним отдыхают.
цейсовские стёкла − в порядке.
голуби идут по карнизу.
маленькие львы и лошадки
поздравляют бедную лизу.
***
− это сырое тепло, − говорит,−
приложи к себе − и уже не болит.
пусть там песок практикуют нагретый,
грязи целебные с берега леты,
воды кастальские, пляски харит −
здесь медицина проверена бредом,
молча крадётся за практикой следом,
только вздыхает порой тяжело
и применяет сырое тепло.
если засёк из открытых дверей
пар − то туда направляйся скорей.
чем керосинней, чем невыносимей,
тем для здоровья полезнее чад,
ибо подобное лечат подобным.
так привыкают к селеньям загробным,
тем, где в ответ на вопросы − молчат.
серый, разбросанный по ветру, свет.
зряшные хлопоты. место пустое.
воля свободная. тело простое.
тело с теплом только буквой одною
тут отличаются. а из примет −
если замечено что-то сырое,
это − тепло. и сомнения нет.
***
люди выпьют и вскоре поют,
завершая полночный уют,
закрепляя разреженный воздух
на гвоздях этих слов идиотских.
(ткут их тайные текстовики −
лепетальные крестовики).
отрешась от истерик и сцен,
кто строители призрачных стен?
состоя из воздушных полотен,
материал их так рван и неплотен,
им вольнó попадать мимо нот −
их иная мелодия гнёт.
я стою твой забытый посыльный
я пою твой смешной и бессильный
на сто лет опоздал звездолёт
мама дальняя не заберёт
на тропинках межзвёздных высот
нет следов нашей родины пыльной.
[gor’ky]
жене риц
что вы взяли? − лимон и шоколадку,
а коньяк − у стасыча и у борьки.
тот, кто знает последних времён повадку,
тот вдыхает радостно дым их горький.
от четвёртой платформы − в город горький,
нижним именуемый для порядку.
потому что есть ещё горький верхний,
то есть горний, не от дольнего мира.
ангелы тоже плачут там на поверке
утренней, когда бог проходит мимо.
поднимают флаг из небесного дыма.
разливают сладкий спирт в манерки.
в нижний ли горький на верхней полке.
слышишь? − стучит: это ходят ради
тебя незаметные богомолки,
пишут прерывистый сон в тетради.
двадцать килограммов ручной клади.
девять граммов души, не больше.
***
где будет можно, я тебя предам.
не зря же я, оставленный при родах,
пел гимны деревням и городам
и получил «спасение на водах»
четвёртой степени, с мечами по бокам.
не я один, всё время таково:
лжецы, полипы, мелкие простуды,
что расстрелять бы через одного,
а прочих за обман и бой посуды
приговорить к большому ничего.
теряет листья медленный конвой,
твердеет в небе корка соляная,
а камень, что лежит под головой —
с него открыта будущность иная.
он хладный, бессердечный, деловой.
таков я буду через двести грамм,
в конце стола, где договор подряда,
где лёгкие свистят, где воздух в хлам,
редеет где летучая армада,
где будет можно, я тебя предам.
***
все они
все они умерли
все они умерли от страха
ни от чего иного
это было
как рябь на воде в полдень
когда объявляли
о грядущих налётах
когда писали на стенах
«бог не любит вас
и вам бы лучше
заткнуться»
когда призывали не поддаваться
панике и пессимизму
(призывавшие умерли
в числе первых)
остались окна
заклеенные крест накрест
памятник робкому сопротивленью
остался ветер
раскачивающий качели в парке
(избитый кадр
неожиданно обретший
новую свежесть)
ещё нет руин
здания целы
кое-где горит свет
если бы ты был жив
удивился бы
насколько
ничего не изменилось
только нет машин
и вдоль улиц летят
птицы и мусор
и осенние листья
падают громче
чем мы привыкли
этот день
этот день завершился
этот прекрасный пустой и звенящий день
перед началом
ночи