из цикла «Жизнь моего соседа». Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 32, 2011
ВЛАДИМИР ГАНДЕЛЬСМАН
С ЛИДОЙ
(из цикла “Жизнь моего соседа”)
Письмо
Заводской приятель мне написал письмо.
В мастера продвинулся ты, пишет, взяткой, лестью…
Что взбрело ему в голову, он был само
добродушие, отличался честью,
а особенно кротостью… Пишет: ты фальшив.
Пишет: ты меня ни во что не ставишь…
С ним случился какой-то взрыв,
очень внутренний, и ничего не поправишь.
– Он тебе позавидовал из-за двух медяков.
Что ты плачешь?– спросила Лида.– Я думал,
отвечаю, он Мышкин, а он совсем Смердяков.
Жалко. Жил человек – и вдруг себя сдунул,
и теперь он в луже лежит, в грязи,–
так сказал я, скомкав письмо. Минутой
позже слышу из кухни: “Гром меня, б…, разрази,
я всегда говорила: гнилой и дутый!”
Горесть и отрада
В понедельник рабочая
наступает неделя, то есть
пятиглавая тварь, охочая
нашу повесть
осквернить как любую прочую…
То-то горесть!
Я не помню ни вторника,
ни среды с четвергом, зато уж
не боюсь по пятницам окрика:
что, мол, топишь
в водке разум! – я вроде нолика,
мёртвый, то бишь.
А в субботу спокойная
вечереет жизнь, без азарта.
Словно цепью единой, скованы
песней барда,
мы танцуем с Лидой под Коэна
Леонарда.
Но зато (воскресение!)
в день седьмой, на дорожках сада,
осеняет нас (во спасение!)
листопада
дуновенье светлоосеннее.
Вот отрада!
Флюиды
Дома Лида моя ходит в шерстяных
тапочках по ковру, и у Лиды
накопляется электричество, тронет – вспых
между нами, искры летят. Флюиды.
Даже комната освещается. Может быть
(мой сосед-учёный говорит “может статься”),
подсознательно она хочет меня убить.
Но сознательно – приласкаться.
Иногда сильнейший проходит ток.
Я кричу ей: “Господи, больно, Лида!
Мы ведь жизнь отбываем, а не тюремный срок,
мы ведь два человека, а не болида.
Что за странное, Лида, высекновенье огня!”
Но в её глазах не злой огонь,– неизвестный.
Может статься, она полюбить меня
хочет для оправданья совместной.
Будень
Лида моя одевается и говорит: “Похолодало.
Ты слышишь?” Отвечаю: “Почти”.
Говорит: “Я ватник твой залатала.
Похолодало”. И потом добавляет: “Учти”.
Вся жизнь наша прошла на первом
этаже, близко к холоду и земле.
Вряд ли она была перлом.
Я говорю: “Не забудь брильянтовое колье”.
Она надевает крупно-зелёные бусы,
боты, шарф, шапку, пальто
и уходит на фабрику. Наши узы
всё прочней. По вечерам мы играем в лото.
Как уютно узор на коробке сверкает!
С детства я привязан к бочоночкам дорогим,
а теперь и к Лиде, как она выкликает
номера, один за другим, один за другим.
Охота
Она влетела: “Мышь в столовой!”
Я выпил порцию свою
(О, серенький сюжет не новый,
расхожий, бездны на краю!
Плутон, своей подземной сворой
зачем наш тихий рай мрачишь?)
и вышел: замерев над шторой,
сидела крошечная мышь.
Лишившись речи, то есть дара,
которым славен человек,
пред ней два перпендикуляра
остановили жизни бег.
Там, под землёй, где червь и овощ,
где кость, и уголь, и руда,
она не видела чудовищ,
подобных этим, никогда.
“Как я боюсь мышей!”– вскричало
одно из них, и тут же, чёлн
наняв, я оттолкнул c причала
подземницу, печали полн.
“Зачем мы все не разминулись?–
я думал.– Не было бы зла…”,
шумел, как мышь, деревья гнулись,
а ночка тёмная была.
Перельман, Лида и я
Он вычисляет объём пустот,
он, как коров, их пасёт,
не помышляя о выгодах
на галактических выгонах,
гений Григорий
Яковлевич, царь теорий.
Вижу смиренного пастуха,
солнц полыхают стога,
тьма между ними пустотная…
Лида сказала, штопая:
– “Правлю Вселенной”,–
говорит твой смиренный.
Но я не слышал её уже.
Остановясь на меже,
схлопнулось время скверное.
Лида моя трёхмерная!
Ты иллюзорна?
Истинна? Нерукотворна?
Некрасов, Лида и я
Долго, долго травку приминали –
и затихли… Было время горше и
желчнее, когда припоминали
что-нибудь друг другу нехорошее.
Было время – слова не проронишь!–
ревности и вздохов укоризненных,
а не то внезапных слёз, – ты помнишь?–
обвинений грозных, мной не признанных,
да и я бывал в себе неистов,
всё, казалось, насмерть опозорено,
но молчал, как рыба, зубы стиснув,
а была не раз ты заподозрена.
Молодость чем хочет, тем и ранит:
то молчанием, то словом глупости,
ни бельмеса – только темперамент
с жаждой быть любимым в совокупности.
Ах ты, Лида, Лидушка, теперь-то
спим с тобой в согласии и слитности,
дай-ка мне снотворного десерта
после блюд постылых ненасытности.