Опубликовано в журнале Новый берег, номер 31, 2011
Лариса Солодченко
Русалочка
Новелла
мотивами Х.К. Андерсена, О. Уайльда, У. Диснея навеянная новелла
Он впервые обратил на нее внимание летом в колхозе, куда его вместе с другими работниками радио каждый год посылали на сельхозработы.
Еще бы не обратить! Она спасла его. Он чуть-было не утонул: разгоряченный полуденным зноем, нырнул в маленькую, но довольно глубокую местную речушку, и — сразу же судорогой свело ногу. Он завопил неистово, но прозвучал его крик как-то глупо, отчего косари, отдыхавшие на берегу, лишь дружно заржали в ответ.
Но тут – о чудо! – Из глубины вдруг всплыла к нему русалка. Она ловко подцепила его за волосы и отбуксировала на отмель – всего в трех-четырех метрах от места, где он начал тонуть. Русалка скрылась также внезапно как и появилась.
Русалкой оказалась секретарша из Главной редакции. Сослуживцы действительно прозвали ее Русалочкой, вероятно, за пышные распущенные русые волосы – до самого пояса – и пронзительные ярко-зеленые глаза. А так, ничего в ней примечательного не было. Кроме одного. Русалочка прихрамывала. Переболела в детстве полиомиелитом, и после этого одна ножка у нее стала чуть тоньше и короче другой. Поэтому ходила она всегда в длинных до самого пола юбках. Даже брюки стеснялась надевать – из-под них виден был ортопедический ботинок. Зато плавала она действительно как рыба. Сказались долгие ежегодные лечения на Черном море.
Он и до этого встречал Русалочку на работе почти каждый день. Но для него она была лишь коллегой – ни больше, ни меньше. Никогда ему и в голову не приходило взглянуть на нее как на предмет флирта или ухаживаний. Но теперь, здесь, — после такого драматического случая! – он конечно же решил присмотреться к Русалочке пристальнее.
Она работала в столовой на кухне. Работа там считалась полегче, а ей такая и полагалась. Русалочка вообще могла бы отказаться от колхоза, сославшись на свою инвалидность, но не хотела. Она всю жизнь любила костры, загородные поездки, песни под гитару…
Во время длинного обеденного перерыва Русалочка подолгу плескалась в речке, выбирая места поглубже, а главное – подальше от глаз загарающих. Никто не должен был видеть ее сухонькую ножку.
Он стал выслеживать Русалочку во время ее купаний. Но при его приближении она тут же ныряла в воду. Тогда Он стал приходить к Русалочке в столовую, когда она мыла посуду или чистила картошку. После каждой такой встречи Он ощущал, как его обволакивало нечто, исходящее от нее. Русалочка действительно излучала какую-то обворожительную энергию. Вскоре они стали бродить вдвоем в окрестных рощах. И тут его голова вовсе вскружилась. На фоне леса Русалочка смотрелась необыкновенно сказочно: стройная, гибкая, с развевающимися волосами скользила она в своей длинной юбке между деревьев – словно парила над травой — как фея. Это ощущение волшебства наверняка разрушилось бы, будь у Русалочки видны обыкновенные человеческие ноги.
Наконец, настал тот день и час, когда Он сжал ее в своих объятиях. И закружилась любовная карусель. Обладание Русалочкой приводило его в неописуемый, просто невыносимый восторг. Каждый раз, обнимая в сумерках на берегу реки ее мокрое, скользкое тело, он как бы проваливался и летел неудержимо в какую-то пучину, бездну, от чего сердце мучительно сладко замирало, а в глазах меркло.
Свидания их не остались не замеченными.
— Ох, смотри! Затянет она тебя в омут, эта Русалочка, — сказал ему как-то друг и коллега по отделу.
— Да уж лучше с ней головой в омут, чем загибаться с вами здесь от водки дешевой, — молодцевато парировал Он.
Русалочке тоже подруги говорили:
— У него, мол, невеста.
— Невеста – не жена, — отвечала она с вызовом. Но Ему осторожно все же ввернула как-то:
— У тебя, говорят, невеста есть?
— Мало ли что говорят. А я тебе скажу, что такой как ты — у меня никогда не было и нет!
Однако, настало время возвращаться. Еще одна – последняя – волшебная ночь на берегу реки. А на утро – прозаический автобус и путь назад к цивилизации.
И вот чем ближе теперь подъезжал Он к городу, тем больше ощущал, что чары, приковавшие его к Русалочке, рассеиваются. Она сидела рядом, норовя то и дело прижаться к нему. А Он каждый раз напрягался и оглядывался по сторонам, давая понять, что теперь это неуместно. Как только автобус остановился у здания радио, Он наскоро простился со своей “колхозной подругой” и бросился домой, чтобы позвонить той, другой.
Боже! Как Он искренне обрадовался, услышав ее голос.
Рабочие будни, круговорот эфира и летучек окончательно отрезвили его. Теперь Он увидел в Русалочке невзрачненькую хромоножку в нелепой, заметающей пол юбке. И как же раздражало то, что она довольно часто на людях намекала на их отношения!
Ну да — он еще несколько раз встретился с ней – наскоро в рабочее время, воспользовавшись пустующей квартирой друга. Но эти встречи и обладание ею уже не приносили прежних головокружительных восторгов с замиранием сердца. Напротив, все выглядело довольно буднично и даже как-то пошло. Но сказать ей об этом прямо Он не решался. – Может, сама поймет и отстанет?!
Русалочка, конечно же, чувствовала перемену, но не хотела верить. Она судорожно искала опровержения своим подозрениям. А по сему старалась держать своего друга постоянно в поле зрения: столкнуться с Ним как бы случайно в коридоре, в лифте, в кафетерии или столовой. Благо огромное здание радио предоставляло для этого обширные возможности.
Но однажды, стоя в баре за высоким столиком в компании сослуживцев, Русалочка вдруг увидела Его вместе с роскошной блондинкой, сидевшей на табурете у стойки. Ее ультра-короткая юбка обнажала две прелестные длинные, стройные ножки, по коленкам которых скользила украдкой в полумраке бара Его рука.
— Смотрите! Вот она, Его невеста, — сказала полушепотом одна из сослуживиц, не бывшая в курсе Русалочкиного романа.
— Ты уверена? – пытаясь спасти положение проговорила другая, в упор глядя на первую.
— Я сама ей пропуск выписывала, Он сказал: “Моей невес…” На полуслове женщина осеклась, сообразив, что ляпнула что-то невпопад.
Русалочка уставилась в свою чашку кофе и была готова провалиться сквозь пол.
Больше она не искала с Ним встречи. Ее лицо побледнело, изумрудные глаза словно тиной подернуло, а яркие подвижные, никогда не знавшие помады губы, поблекли и постоянно складывались в какую-то грустно-презрительную улыбочку. Даже смех ее, настоящий серебристый русалочий смех, звучал теперь надтреснуто и тускло.
Русалочка погасла. Но только внешне. Внутри же ее сжигало огнем.
Однажды она все-таки не выдержала и решила заговорить с Ним. Нашла предлог – бумаги, материалы собрала какие-то – вроде как по делу – и направилась по коридору к редакции, где Он работал. Официальный рабочий день уже закончился, и здание радио почти опустело. Дверь редакции была слегка приоткрыта. Подойдя к ней, Русалочка увидела Его, сидящего к ней спиной. Ах, как ей захотелось подкрасться к нему и обнять! Но Он говорил по телефону. И не просто говорил, а прямо-таки ласкал трубку: “Да, да, дорогая, уже бегу. Через полчаса буду у тебя…” — и еще какие-то нежные слова, которые Он когда-то говорил ей, Русалочке. Она отпрянула и побежала прочь вдоль коридора.
Добежав до тупика, Русалочка повернула за угол. Здесь был лифт. Поперек двери лифта висела табличка: “лифт на ремонте”. Она тупо уставилась в эту надпись. Потом медленно нажала на кнопку лифта, и дверцы его вдруг разъехались, распахнув перед ней глубокую шахту. Задумавшись на секунду, Русалочка так же медленно отцепила табличку и бросила ее в шахту. Дверцы сошлись опять, и в этот момент послышались торопливые Его шаги. Она метнулась в сторону к лестнице, а затем вниз по ней. Но ноги ее подкосились, и Русалочка опустилась на ступеньки, прижавшись горячим виском к холодному мрамору стены, за которой была шахта лифта.
А Он, не отрывая взгляда от часов, торопливо ткнул пальцем в кнопку лифта и так же торопливо шагнул в распахнувшиеся двери.
И в это мгновение то же сладкое, ёкающее чувство охватило Его… как тогда с
Русалочкой, уносившей в бездну… Сердце его истомно замерло, а в глазах померкло – теперь уж навсегда.
Ни крика, ни вопля не услышала оцепеневшая у стены лифта Русалочка, а лишь слабый стон. Тот самый, который исторгался из его груди в былые минуты их близости.
Лифтер потом клялся и божился, что все сделал правильно: и табличку повесил, и двери застопорил. Однако это, как часто бывало тогда на радио, оказалось – полуправдой.
Метаграф:
Я по бережку ходила
Злы коренья я рвала
…………………………….
Уж нарву я злых кореньев
Пива с ядом наварю
Пива с ядом наварю
За милым в гости пошлю
Народная песня
СОСНА
Бывало, свернешь с проселочной дороги в реденькую пушистую березовую рощу, дойдешь до ее поляны на пригорке и – вот он, бескрайний вид на наши дачные участки. Сами участки еще едва видны, но я знаю, что они там. Знаю, потому что примечаю взметнувшуюся над ними красавицу сосну. Как сосну увидел, так, считай, больше пол-пути от станции до дачи отмахал. Было это еще в те времена, когда за неимением автомобиля большинство дачников добиралось до своих участков сначала на электричках и автобусах, а потом просто пешком. В нашем случае надо было пройти пешком около четырех километров.
Сосна была прекрасным ориентиром. Усталость пропадала, когда по мере приближения дачник невольно начинал любоваться ее ладным станом – бронзовым, словно от загара, стволом и чрезвычайно пышной ниже обычного свисающей иссиня-зеленой кроной. Такой пышноволосой была она от того, что росла на воле, со всех сторон обласканная солнцем. Когда корчевали лес под дачные участки, одну ее пощадили. За красоту, наверное.
Стояла сосна на “ничейной земле”, на взгорке, окруженная пахучими, никогда не кошенными буйными травами, с вплетенными в них полевыми цветами. Все это разнотравье весело сбегало к маленькому, но довольно глубокому рукотворному пожарному прудику. Словом, это был милый островок естественной, живой природы посреди долевых и поперечных рытвин, называемых грядками, да убогих, из чего-попало сооруженных парников.
Сосна давала роскошную тень. Роста она была не очень высокого, не корабельного, с широким стволом, но без дородности, свойственной, например, липе. Все ее существо было исполнено чувства меры, все дышало покоем и уютом в тени густой ее кроны. Дед Кузьмич, участок которого примыкал к “островку живой природы”, любил посидеть здесь с другими дачниками-пенсионерами, посудачить о том о сем, обсудить, как лучше бороться с колорадским жуком, как раскислять бедную глинистую почву. Рядом играли в траве их внуки.
Помер дед Кузьмич. Продали дети его участок. И достался он на редкость деловому мужику – Федором звали. Первым делом он на участке виллу себе отгрохал. Уродливую такую. Эдакий многоэтажный курятник. Потом спохватился, что земли под сад-огород мало осталось. Стал расширяться – где правдой, а где и самозахватом. Добрался и до “островка”. Траву выполол и все картошкой-моркошкой или еще какой “брюквой” засадил. Да вот ведь незадача, сосна стала “брюкву” эту его затенять. Срубить ее! Но не тут-то было. Созвали дачники собрание и постановили: сосну не трогать. А не то, пригрозили разобраться, как это он столько земли к участку присоединил. Успокоился Федор. Однако ненадолго. Вскоре как-то пришел к соседу электропилу просить. А тот ему: “Да я тебя этой пилой самого поперек перепилю! Заикнись мне еще о сосне!”
Много ли, мало ли тому времени прошло, идем мы как-то с отцом по дороге со станции через рощицу, выходим на поляну, откуда сосна видна, и замечаем что-то неладное. Сосна как-то… вздрагивает. Бросились мы почти бегом к дачным участкам, и точно – рубит окаянный мужик сосну. И день-то выбрал будний, когда на дачах – никого, кроме нескольких стариков. Вокруг него пенсионерки всполошено бегают, причитают. Мать соседа, у которого электропила, бросилась на него и за руку схватила: “Ты что же делаешь, мы же постановили..!” А он ее оттолкнул, зло улыбаясь: “ Пошла прочь, а то зашибу ненароком! Не подходи никто! Зашибу на х…!” И давай продолжать — рубить. Раззадорился, взмылился, щепки так и летят. Раззудилось, знать, плечо молодецкое, ловко топором орудует. Рухнула сосна. Долго потом веточки ее дрожали, как будто в судорогах она билась. С тех пор с Федором мало кто здоровался.
Минул год, может, чуть больше. Сосед напротив Федора тоже хоромы решил возвести. Пригнали грузовик с досками. Улочки дачные узенькие, на грузовики не рассчитанные. Но кое-как все же втиснулся грузовик, подъехал. И тут вдруг — опять — крик, переполох. Что случилось? Бегу к калитке и вижу: на Федоровом участке прямо у штакетника дочь его лежит.- Водитель грузовика захотел чуток развернуться, да и ударил досками девушку прямо в висок. Говорят, она даже не охнула, как подрубленная рухнула. Кто-то бросился искусственное дыхание делать, кто-то водой в лицо брызгать. Да все напрасно. Я тоже суетилась, кричала что-то. Ничего сейчас не помню из этого ужаса, кроме одного – рук ее красивых, бронзовым загаром покрытых, этих ее рук с длинными тонкими трепещущими в судороге пальцами. – Как веточки у сосны…тогда…