Перевод Инны Кезе
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 30, 2010
(1844 -1909)
Стихотворения
Перевод Инны Кезе
На дамбе
I.
Отлив. От моря тина, ил весла
Обломки, вешки плавно отдалили,
Тумана пряди грустно остров скрыли,
Мель, серой мглой окутана, спала.
Безмолвно небо, радость умерла.
Болезни, бес, что так меня страшили,
Лишь ангел по сравненью с острым шилом –
Скребет мне сердце грубая игла.
Как странно! Уж почти судьба смирила —
Достоинству нет места в жизни мнимой,
Вдруг ожил миг, что память не избыла:
Оставив эскадрон в дали чуть зримой,
Презрев опасность, на гнедой кобыле
На битву мчусь, победой одержимый.
II.
Да был ли я с тобой? А ты – со мной?
Стаканы наши ль целовались звонко?
Далёко флейты голос тонкий
Пастушью песню пел, не нам с тобой?
Мы в старой зале, осень, пир горой,
Колосья, травы, плющ сплетёны ловко,
Ужель цветы в венках не вянут долго?
Вчера ль мы пили кружку за другой?
Привет из склепа – капель посвист робкий;
Немолчен серых чаек мерзкий крик,
Им мель принадлежит и берег топкий.
Уныл и скучен мелководья лик,
Корабль спит, обходчик мелей ловкий,
Мир одинок и пуст, иссяк родник.
III.
Твой образ в моем сердце не потух!
Сидим в трактире, пьём, закуски, вина,
Ох, встанем ли, не мы – вино повинно,
Безусы – над губой лишь первый пух.
Твой мерин чалый, вот нечистый дух,
Воротит шею, рвет узду бесстыдно.
В седле — чуть жив, склонился – глаз не видно,
И – валишься в крапиву и лопух.
От мели трупным запахом разит,
Как с поля брани, где мушиный рой,
И солнце беспощадное палит.
А тайна в том, как всполох золотой
Опальный остров мертвый окропит
И, потускнев, сольётся с тьмой ночной.
IV. Встреча
Красавица, давай-ка поживей,
На запад караваном, мачты гнутся,
В штормах закалены, с волнами бьются
Хенгист и Хорст и тысяча парней.
Смеешься надо мной, и тем ясней –
Не в море вырос, думаешь, столкнутся.
Блистая брюшками, стрекозы вьются,
Повремени часок в судьбе моей.
И нас июньский день заворожит,
Рой бабочек, фиглярство крыльев-ставен,
Грозой не побежденный, вновь кружит.
И этот пляж сжигает летний пламень,
В нем всё гудит, пищит, звенит, жужжит,
От радости в песке сверкает камень.
V. Декабрь
С брегов норвежских тихий позывной,
Так летом льнёт волна к волне упруго,
Зовет меня надрывно; лишь с недугом
Душевным тяжко так поет больной.
Король с копьем под красною скалой,
Светловолос и юн; и друг за другом
Склонились старцы, близ него став кругом,
Поет он песню, взор слился с волной.
Повсюду тишина. Лишь вдруг порой
Хрипит рожок охраны в дали мглистой;
Взлетая, ворон крылья гнёт дугой.
В краю туманном потерявший пристань
Рыбацкий челн там ищет путь домой
Среди теснящих глыб в пустыне льдистой.
VI Одинокое дерево
Что сверкает там, как зонтик,
Что укрыла крона пинии?
Там, вдали, у горизонта
Жмется к дамбе бледной линией
Деревце, столь одиноко,
Голо, ни гнезда, дрожит,
В соли всё морской, убого,
Ветер западный крушит.
Было время – зеленело,
Дар и утешенье с юга,
Чтобы чувство не тускнело,
В крае северном, где вьюга.
Было время – расцветало,
Был лучей закатных сонм
Фугой пламенной, стучало
Сердце с сердцем в унисон.
Вал приливный шхуны остов
С темной мели тихо сдвинул,
Обманул коварный остров,
В казематы смерти кинул.
В воздухе, как дед усталый,
Туча дремлет над водой,
Утомилась, путь немалый
Из чужих высот домой.
Дикое виденье глазу,
Действо тучи со звездою,
Óäин* меч воздел, и áзы**
Щит к щиту, готовы к бою.
С деревом прилив играет
В такт бесшёпотной волне;
Роза бледная морская,
Сон, мечта, склонись ко мне.
Так на ветки, что как кости,
Часто из окна гляжу;
Зимнего безмолвья гостем
Часто к древу прихожу.
Часто радуюсь ненастью,
Ветер шляпу рвет из рук,
Шторм поет, стихии страсти,
Одиночество вокруг.
*Óдин (Odin) – верховный бог германцев, германская мифология
** Азы (Asen) – воинственная группа божеств германцев, германская мифология
Detlev von Liliencron
1844 – 1909
Auf dem Deiche
I.
Es ebbt. Langsam dem Schlamm und Schlick umher
Enttauchen alte Wracks und Besenbaken,
Und traurig hüllt ein graues Nebellaken
Die Hallig ein, die Watten und das Meer.
Der Himmel schweigt, die Welt ist freudenleer.
Nachrichten, Teufel, die mich oft erschraken,
Sind Engel gegen solchen Widerhaken,
Den heut ins Herz mir wühlt ein rauher Speer.
Wie sonderbar! Ich wollte schon verzagen
Und mich ergeben ohne Manneswürde,
Da blitzt ein Bild empor aus fernen Tagen:
Auf meiner Stute über Heck und Hürde
Weit der Schwadon voran seh ich mich jagen
In Schlacht und Sieg, entlastet aller Bürde.
II.
Bist du es wirklich? sitz ich neben dir?
Und stoßen aneinander unsre Gläser?
Spielt irgendwo ein Flötenbläser
Sein sanftes Schäferstückchen, dir und mir?
Und sitzen in der alten Halle wir,
Am Pfeiler dort der Kranz der Ährenleser,
Noch unverwelkt die Blumen und die Gräser?
War gestern unser letztes Erntebier?
Wie Gruß aus Grüften ruft der Regenpfeifer;
Häßlich herüber schreit das Möwenheer,
Der see-enttauchten Bank Besitzergreifer.
Langweilig, öde, gleißt das Wattenmeer,
Gezwungen schläft das Schiff, der Wellenschweifer,
Und einsam ist die Erde, wüst und leer.
III.
Wie klar erschienst du heute mir im Traum!
Wir saßen in der Kneipe fest und tranken,
Bis wir gerührt uns in die Arme sanken,
Auf unsern Lippen lag der erste Flaum.
Dein falber Wallach schleifte Zeug und Zaum,
Und biß und schlug und warf den Hals, den schlanken.
Im Sattel sah ich dich, erschossen, schwanken
Und hinstürzen am wilden Apfelbaum.
Die Watten stinken wie das Leichenfeld,
Wo viel Erschlagne faulen nach der Schlacht,
Tagüber sonnbeschienen ohne Zelt.
Geheimnisvoll, wie tot in Bann und Acht,
Sinkt, grau und goldumhaucht, die Halligwelt,
Und aus der Abendröte steigt die Nacht.
IV.Begegnung
Halt, Mädchen, halt! und sieh dich um geschwind,
Viel Schiffe schaukeln westwärts durch die Wellen,
Viel hundert bugumspritzte Sturmgesellen,
Hengist und Horst befahlen Weg und Wind.
Du lachst mich aus und zeigst dich völlig blind,
So mögen aneinander sie zerschellen.
Hier aber blitzen Fliegen und Libellen,
Verzieh ein Stündchen, frisches Friesenkind.
Auch uns hat heut der Juni eingewiegt,
Und Schmetterlinge selbst, die Gauklerbande,
Sind durch die Frühlingsstürme nicht besiegt.
Auch hier ein Sommertag, an diesem Strande,
Wo alles schwirrt und flirrt und flitzt und fliegt,
Aus Freude flimmert selbst der Stein im Sande.
V. Dezember
Von Norwegs Felsen klingt es zu mir her,
Ein Lied so rührend und im Klang so leise,
Wie Sommerwellgespül dieselbe Weise;
Ein armer Geistgetrübter singt so schwer.
Ein junger blonder König steht am Speer,
Auf rotem Vorsprungriff; um ihn im Kreise,
Das Haupt zur Erde, kauern hundert Greise.
Er singt das Lied und schaut hinaus ins Meer.
Lautlose Stille rings. Von Zeit zu Zeit
Tutet das heisere Horn der Küstenwachen;
Der Rabe macht entsetzt die Flügel breit.
Weit, weit antwortet wo der Fischernachen,
Der sich im Nebel schwer vom Eis befreit,
Schollen, die knirschen und ihn wüst umkrachen.
VI Einsamer Baum
Funkelt dort die Säulenfronte,
Überdacht von einer Pinie?
Einsam, fern am Horizonte,
Fern am deich, der blassen Linie,
Steht ein Bäumchen, krank und ruppig,
Ohne Blätter, ohne Nest,
Schwarz vom Seesalz, kraus und struppig,
Arg zerzaust vom ewigen West.
Einmal ist er grün geworden,
Als ein heißes Land im Süden
Sandte seinen Gruß nach Norden,
Kuß und Trost dem lebensmüden.
Einmal blühten seine Zweige,
Einmal zog ein Zymbelzug,
Als in roter Sonnenneige
Dort ein Herz am andern schlug.
Leise kam die Flut gezogen,
Trümmer hob sie von den watten;
Dunkle Halligwerften trogen,
Todesfeuchte Kasematten.
Durch die Luft, wie müde Greise,
Schleppt ein weiß Gewölke sich,
Abgemattet von der Reise,
Marsch aus fremdem Himmelstrich.
Bleicher Stern im Wolkenspalte,
Wild phantastische Gebilde,
Menschen, nordisch nüchtern kalte,
Odins Schwert und Asenschilde.
Hohe Flut, gelispellose,
Spielt herauf zu Deich und Baum;
Meine blasse Küstenrose
Lehnt an mich, ein lieber Traum.
Nun von meinem Fenster seh ich
Oft den Baum mit toten Zweigen;
Unter seinen Ästen steh ich
Oft im tiefen Winterschweigen.
Oft, ich halt des Hutes Krempe,
Freut mich dort der Wetterstreit,
Singt der Sturm, der rasche Kämpe,
Grenzenloser Einsamkeit.
Два умирающих
Один в достатке жил, беды не знал,
От бед богатство, как от града – кровля;
Милорд лишь знак подаст, тут всё исполнят,
И ни пред кем главы он не склонял.
Другой в поту кусок свой добывал,
Мечты, как кони в облаках, их ловят
Лишь те, кто сам крылат, так люди молвят,
Пил воду, о вине и не мечтал.
Как смерть пришла и тенью черных крыл
Своих накрыла, первый говорил:
Ах, смерти рад я, звезды путь мой чертят.
И веки смежив, простонал другой,
Охваченный предсмертною волной:
Ах, рай не нужен мне, уж рад я смерти!
Zwei Sterbende
Der eine hatte Geld und just genug,
Des Lebens Schwere ruhig zu ertragen;
Nach keinem Menschen braucht Mylord zu fragen,
Und keines Hospodaren Rock er trug.
Der andre trieb im Schweiße seinen Pflug,
Hoch wie die Wolken sah das Glück er jagen,
Auf jeder Rennbahn blieb zurück sein Wagen,
Statt Weines fand er nur den Wasserkrug.
Der erste sprach, als ihn der Tod umfing
Und ihm den schwarzen Mantel überhing:
Ich sterbe gern, es rufen mich die Sterne.
Der zweite rief, als er die Augen schloß
Und ihn die träge Welle überfloß:
Kein Eden will ich, ach, wie sterb ich gerne!
Посвящение руке
Рука, что в руку мне, дрожа, легла
Днем майским, напоённым птичьим пеньем,
И тайно, смутным движима влеченьем,
Мне розу в сад однажды принесла.
Что мне, когда пришла на смену мгла
Дню пыльному, в работе и ученье,
На белой коже золота свеченье,
С питьем холодным кубок подала.
Что так любовно беды умаляла
И страшные невзгоды отдаляла,
Прелестная рука, друг милый, верный.
Найди ж покой в души моей юдоли,
Когда оставлю мир страданий, боли,
Где жив пока, судьбой благословенный.
Окончание в следующем номере