Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 29, 2010
Людмила Херсонская
ОНО ЗНАЕТ
Стихотворения
***
Мир выбился из рук, ушел из-под ног,
позвонили из социализма, строго спросили,
правда ли, что у вас в Москве смог?
Как допустили?
Допустим, не допускали, сам пришел,
мы по привычке мировой пожар раздували,
кое что запалили, кое-что с землею сравняли.
А комсомол воздействовал или бездействовал комсомол?
Комсомол состарился, полысел как великий Ленин,
предлагает тушить посредством бюрократических прожектов,
вот, нагнали добровольцев из ближайших сгоревших селений,
указали вектор,
теперь ожидаем изменения направления ветра.
Руководство колхоза “Путь Ленина”,
а также руководство колхоза “Лень Путина”
испугались вечного тления.
Все ушли на фронт, уехали отдохнуть и нам
тоже лучше бы убраться от гнева выгоревшего селения
***
– Дед пил? – Пил.
– Бабу бил? – Бил.
– Вынь изо рта булавку. – Так это от сглазу.
– Бил, не промахивался?
– Не промахнулся ни разу.
– Жили бедно? – А спроси, пожалуй что и богато.
На рядне горсточка проса, во рту полная хата.
Младший выучился коровой мычать, овцой блеять,
старшая ушла на сорную веялку зерно веять.
Вернулась, растрепалась, похожа на разбухшую кочку,
позвали бабку учить не рожать колхозную дочку:
– Как кормить будешь на одни трудодни?
Зажми нитку зубами, за один конец потяни,
да засунь поглубже в матку корицу,
с кровью и стыд сойдет, нечего мычать и телиться.
– Так что, послушалась девка?
– А не послушалась. Полезла в удавку –
такая у нее была надобность на все село осрамить,
зато младший выучился собакой скулить, волком выть.
– Пьет? – Пьет.
– Бабу бьет? – Бьет.
***
Дебора в лаборатории Денвера
обрабатывает примата,
прививает примату “сибирку”,
конечно, тут не без мата.
Но дело bla-bla благое, и какое Деборе дело,
что у примата покрывается язвами здоровое тело?
Что сделает Дебора для людей?
Она вырвет обезьянье сердце,
выйдя из кровавого бокса,
захлопнет герметичную дверцу,
снимет халат и бахиллы,
хвала Деборе, хвала.
По Дарвину, Дебора могла бы bla-bla
спасти человечество, если бы примата спасла.
Но у нее ни одно животное не может дожить до утра.
И, вообще, у нее ничего не получается,
у этой бабы со скальпелем,
а она все режет и режет,
и лицо у нее все реже и реже,
а все рожа и рожа.
***
Потому что Кашпировскй лечил, а он не знал –
это от Бога, от Иисуса Христа для людей канал,
это от Бога, в превосходной степени ДНК,
помноженной на длину ленты траурного венка.
То, что видишь, видишь Его глазами, своим не верь.
Вот страшное, Он ЗНАЕТ об этом тоже:
за порогом тектонического разлома живет чешуйчатый зверь.
Спаси и помилуй, Боже!
Во время линьки зверь сбрасывает рога, очищается от копыт,
примеряет траурные ленты никто не забыт.
Это шпорцевый период, зверь ласков, но опасен вдвойне,
насылает порчу, определяет, беде быть или войне.
И тогда у телевизоров замирает заговоренная страна,
и тогда в стране разгорается загипнотизированная война,
и тогда Кашпировский лечит людей от людей от потерь,
такой, значит, сигнал,что чешется линяющий зверь.
***
Я спрашиваю, а мама, а мама-то его знает,
а мама-то понимает?
Ну, конечно, знает, конечно, все понимает,
говорит, а зачем Вы ему снитесь, доктор,
а затем, говорит, он и отрубил себе палец.
А в коробке, спрашиваю, что там было в коробке.
Ерунда, отвечает, так, голова собаки,
почему, спрашиваю, страшно боюсь, собаки.
А затем, говорит доктор, чтобы не снился.
***
Дед Ганса говорил: “Каждый баран
должен висеть за свою ногу”.
Ганс знает, как работает портовый кран,
он и сам поднимает тяжести понемногу.
Жена Ганса никогда не стоит под стрелой,
очень возбуждается, когда наблюдает активность микроба
или чувствительность бактерии, смешивает жиры с золой
для получения мыла. Мылом пользуются оба.
На стройке с гастарбайтером из бывшего СССР
Ганс затопил буржуйку и, немецким языком папироску склеив,
выпустил из рыжей ноздри дым, выпустил изо рта пар
и сказал, указав на дрова: “Подкинь-ка пару евреев”.
Гастарбайтер подкинул дров, разве так говорят, Ганс?
Так говорил мой дед, ответил Ганс. Есть много других поговорок.
Жена Ганса постоянно возбуждена.
Это от грязи, объясняет Ганс, она
стерильна, но надо использовать любой шанс.
Ей уже сейчас далеко за сорок.
Город, в котором живет Ганс, немногозверен и многолюден.
Дед говорил: “Haust du meinen Juden, hau ich deinen Juden”.
***
Никогда не жалуйся, ни в желтой тени, ни в чужом дому,
сколько сможешь, тяни, никому не жалуйся, никому.
Пусть проходят мимо, пес стоит в калитке, кривой забор,
пусть не лазят через калитку заглядывать в этот двор.
Одноногий дед из глины слепил сарай,
одноногий сад, не плачь в саду, яблоки собирай,
желтые яблоки под ногами, никому не жалуйся, никому,
это с тобой, босиком с тобой, сапожки с тебя сниму,
не в твоем сундуке хранить, в углу стоит без обнов.
Говорила свекровь невестке, не рожай мне чужих сынов,
а как свекровь с невесткой обе родили в срок,
шапочку – одному, другому свяжи свитерок,
у свекрови в груди водица, у невестки в груди молоко,
вот, говорит невестка, пригодится воды напиться,
вот, говорит невестке свекровь, людская водица,
своего сына кормишь и чужого подымешь легко.
Желтая тишина в саду, желтая тишина,
никогда никому не жалуйся, Ему ты и так слышна
***
Это сон такой. Называется кошмар.
Когда ты его не узнаёшь, а оно тебе снится,
просачивает в тебя ужас, как капельница в больнице,
как вместо лба пот, а из отсутствующего рта – пар.
Оно появляется из-за приоткрывающейся двери,
сначала долгая возня, сопенье, и только потом – ноздря.
Так в чернильных пятнах проявляются неровные звери,
а покупаешь новую тетрадку – как будто бы и боялся зря.
Но пока оно приближается – неотвратимое, рваное, страшнее всего на свете,
страшнее всего во тьме, пока ты воешь, мычишь, скулишь,
пытаясь его унять, выясняется, что другие дети
тоже покупают тетрадки, и оно ЗНАЕТ, за кем ты в очереди стоишь.
***
Вот осколки Марины,
хрупкой, как склеенная чашка из круглого детства,
как разбитое зеркало –
ни одеться перед ним, ни раздеться,
Такие красивые волосы. У мамы тоже такие были.
И трудно понять, за что Марину и маму били.
Давай играть, Марина, будешь кукольным театром,
у тебя гибкое тело и черные брови,
давай снимать кино, будешь за кадром,
вырастешь, будешь за ширмой у страшной свекрови,
будешь за рюмкой, за кружкой, за стаканом у мужа,
за разбитой чашкой, надо бы склеить, что ли,
но все забывают, отмахиваются, к тому же,
когда Марина разбита, она не чувствует боли.