Очерк
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 29, 2010
Михаил Ефимов
Mon
—repos по-советскиИсторический очерк
250-летие парка Монрепо – хороший повод рассказать об известном во всей Европе парке, о его знаменитых создателях и владельцах. На юбилеях принято говорить хорошее – и только хорошее. Не сразу замечаешь, что чествуемый начинает походить на мертвеца, о котором, как известно, aut bene aut nihil. При таком методе разницы между панегириком и некрологом практически нет. Не попробовать ли тогда найти в юбилее еще и место для исторической правды? Помнится, в годы “перестройки” была в ходу формула – “белые пятна истории”. Газетное название, как водится, обернулось двусмысленностью: при ближайшем рассмотрении пятна оказывались вовсе не белыми, а тех, кто их рассматривал, удачно окрестили “очернителями”.
Советский период в истории Монрепо – сюжет интересный и болезненный. Болезненный, среди прочего, и “на общих основаниях”: всё, что связано в России с историей советско-финляндских отношений в 1939-1944 гг., неизбежно отдает неловкостью. Память об “освобождении Выборга советскими войсками в 1944 г.” по сию пору надежно заслоняет советскую агрессию “зимней войны” 1939-1940 гг. и ее последствия. В этом сюжете столько политики, что любой исследовательский интерес проще заподозрить в идеологизировании, чем в поиске исторической правды и документальных свидетельств. Свидетельства, однако, сохранились; попробуем к ним приглядеться.
Весной 1940 г. Монрепо довольно быстро стал предметом интереса советских оккупационных властей. Имение и парк были признаны имеющими архитектурную и историко-культурную ценность, после чего в усадебном комплексе был размещен дом отдыха 123-й дивизии. Пока военные отдыхали, в Монрепо уже работали реквизиционные комиссии. Начинается отбор предметов из знаменитой художественной коллекции Монрепо. В Государственный Эрмитаж вывозятся наиболее ценные экспонаты (они хранятся там по сей день в разрозненном виде). В Ленинград же отправляется та часть семейного архива Николаи, которую владельцы Монрепо, семья Николаи – фон дер Паленов, не успели (или не смогли) вывезти с собой при эвакуации. Эти бумаги, попавшие в Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки, сохранились как единая коллекция, но при этом были частично описаны лишь в 1970-х гг. – и не введены в исследовательский оборот даже сегодня.
Из усадьбы Монрепо было вывезено практически всё, что имело хоть какую-либо ценность, после чего советские власти стали решать судьбу имения и парка. В конце августа 1940 г. Главный усадебный дом был передан Министерству вооруженных сил СССР, а когда осенью 1940 г. в Выборге работала Комиссия Управления по делам искусств при СНК Карело-Финской ССР, обнаружились вещи поистине замечательные. Оказалось, что воинские части производят произвольную вырубку деревьев, составляющих сосновую рощу и аллею, ведущие к Монрепо. Выяснилось, что в парке отсутствует охрана, что парковые павильоны разрушаются, а скульптура Вяйнемейнена попросту уничтожена. Комиссия рекомендовала издать регулирующие документы, а также “провести цикл популярных лекций для ознакомления широких слоев населения города как с самими памятниками, так и с постановкой дела их охраны”.
Этот документ, спокойно пролежавший в Национальном архиве Республики Карелия несколько десятилетий, ответил на вопрос, беспокоивший многих: “куда делась статуя Вяйнемейнена?”. Советская правительственная комиссия констатировала факт уничтожения шедевра Таканена советскими солдатами. Трудно сказать, что было причиной гибели памятника. В любом случае, Вяйнемейнен не был похож на финского государственного деятеля, ни на шведского короля. Предполагали, что статуя вывезена или спрятана финнами, однако – с заключением комиссии приходится считаться (подозревать же ее членов в антисоветских настроениях в 1940 г. явно не приходится).
Дело, однако, не задалось ни с установкой охраны, ни с популярными лекциями. Как выясняется, новым хозяевам Монрепо еще было чем заняться.
В феврале 1941 г. некий Михаил Иванович Горелов направил письмо тогдашнему руководителю Карело-Финской ССР Отто Куусинену. Письмо – при всех особенностях языка его автора – удивительное. Кто такой М.И. Горелов – неизвестно до сих пор, как это письмо уцелело в архиве Секретариата СНК Карело-Финской ССР – тоже. Можно только догадываться, что заставило советского гражданина обратиться к главному финскому коммунисту – и какие последствия это письмо могло иметь для отправителя. Вот этот текст:
“…Я должен Вам также сообщить о фактах преступного отношения к памятникам искусства в Выборге, имевшим место после заключения мира (с Финляндией). Так памятник Агриколе перед новой Финской кирхой, снят с пьедестала и зарыт в землю (очевидно кого-то смутила его монашеская одежда). Но особенно безобразно поставлен вопрос об охране памятников в парке “Монрепо”, который находится в ведении дома отдыха Ленингр. Воен. округа. Заведывающий [sic!] домом отдыха невежественный и некультурный человек, не только не обращает внимание на охрану памятников в парке, но даже портит произведения искусства. Я был свидетелем, когда уже закончилась “реставрация” плафона и стенной росписи в главном зале быв. дома барона Николаи. Эта работы была поручена обыкновенным малярам, которые покрыли плафон лаком и на нем выступили грубые бурые и коричневые пятна на доме [sic!] нежной живописи начала XIX в. Стенную живопись в этом зале эти же маляры записали коричневыми, желтыми безобразными полосами.
В самом парке “Монрепо”, как рассказывают очевидцы, красноармейцы разбили камнями статую Венемейнена [sic!], героя финского эпоса Калевалы <…>
Над незамерзающим колодцем обезображена мраморная статуя Нарукса [sic!], отколоты руки и ноги, а голова прекрасной художественной работы брошена на дно и видно прозрачную воду колодца. Красноармейцы пилят на дрова деревья в парке “Монрепо”, отчего парк теряет свое художественное значение и никто на это не обращает внимание. Все остаются равнодушными. Зав. отделом благоустройств тов. Строгов, называя себя громко литератором, заявляет, что парк “Монрепо” его не касается, так как находится в ведении штаба корпуса, след. к городу не имеет никакого отношения, а отдел охраны памятников, умывая руки, занимается с благодушием составлением актов по поводу погибших памятников.
Тов. Куусинен, не желая оставаться равнодушным, вынужден буду Вас просить пресечь эти и им подобные безобразия и восстановить погибшие памятники искусств в городе и в особенности в парке “Монрепо”. Представляется парк “Монрепо”, как памятник, имеющий мировую известность, необыкновенно и сочно отражающий период первой половины XIX века и поэтому я считаю необходимым сделать его Мировым заповедником, с тем, чтобы открыть для осмотра трудящимся массам нашей родины. В настоящее время этот парк почти недоступен для экскурсий и совсем недоступен для одиночных посетителей ввиду того, что находится в ведении военной организации. Мне кажется, что к летнему сезону, когда туристы со всей нашей страны приедут осматривать Выборг можно вполне успеть восстановить погибшие памятники (главные из которых составляют гордость Финского народа) под руководством опытных реставраторов-специалистов скульпторов и художников, которых можно легко найти в Ленинградской Академии Художеств, и открыть музей города и парк “Монрепо” — жемчужину гор. Выборга”.
Даже если предположить, что Горелов был сторонним и пристрастным наблюдателем, половины им изложенного хватит, чтобы понять: усадебный комплекс и парк уничтожали быстро и без заминок. После этого можно было уже спокойно планировать летом 1941 г. включение Монрепо в охранную лесопарковую зону, а также предполагать устройство в парке ресторанов и “ларька №28” “Пиво-Воды”.
То, что в августе 1941 г. представлялось финнам возвращением Выборга, оказалось, на деле, лишь интерлюдией: 20 июня 1944 г. советские части 21-ой армии заняли Выборг, и Монрепо на полвека с лишним превратилось в советскую территорию.
За трехлетие военного финского Выборга в Монрепо успеют похоронить в августе 1943 г. Софию Луизу Татьяну фон дер Пален: это было последнее захоронение в семейном некрополе баронов Николаи на о-ве Людвигштайн. Вскоре от фамильного кладбища останутся лишь оскверненные воспоминания.
Уже в январе 1945 г. территория парка и, по крайней мере, одно здание усадебного комплекса – Библиотечный флигель, были переданы Дому отдыха Военно-электротехнической Академии связи им. Буденного. Монрепо (французское “мой отдых”) определенно “везло” на “места отдыха”. Чем было Монрепо в качестве нового Дома отдыха можно узнать из протокола заседания Исполкома Ленинградского Областного Совета депутатов трудящихся в августе 1947 г.: “Военно-электротехническая Академия им. Буденного, арендующая парк “Монрепо” в г. Выборге, не приняла мер к охране и ремонту поваленного бурей в феврале с.г. “Храма Дружбы”, в результате чего этот памятник расхищен на дрова”. Члены Исполкома грозно предупреждали, что “если в течение 1947 года <…> не будет произведен ремонт, предусмотренный договорами, памятников, используемых ими, то памятники будут от них изъяты”. Никаких документов, которые бы свидетельствовали, что угроза была приведена в исполнение, не найдено.
Параллельно с этим городские власти Выборга добивались – и, в итоге, добились выделения помещений усадебного комплекса под детский сад, а территории парка – под парк культуры и отдыха. Место ведомственного отдыха военных стало частью городского хозяйства.
Когда в мае 1953 г. в Монрепо открыли “парк культуры и отдыха”, уже можно было догадаться, что будет дальше. Парк украсили наглядной агитацией – выставками “5-й пятилетний план”, “Материалы ХIХ съезда КПСС”, “Страны народной демократии”. На открытой эстраде был дан большой концерт художественной самодеятельности города. Выступили сводный хор, солисты и чтецы. Не была забыта и танцевальная группа Дома культуры. Отличники учебы зажгли пионерский костер. Волейбольные и шлюпочные соревнования. Танцы под баяны и коллективное пение. И, конечно же, много буфетов, павильонов и лотков. В 1954 г. в Монрепо проводилось, среди прочего, “народное гулянье в честь трехсотлетия воссоединения Украины с Россией”.
Заведующий городским отделом культуры, впрочем, в мае 1953 г. сетовал: “В парке нет даже простейших аттракционов”. И его услышали. К 1960 г. власти потратили около 200 тыс. рублей на приобретение аттракционов, которые еще год после этого благополучно ржавели и гнили, поскольку никто не собирался их монтировать. Впоследствии, однако, дело с аттракционами наладилось: и сегодня в парке можно видеть бетонные опоры каруселей, вывезенных только в конце 1980-х гг.
Никто из числа тех, кто разрушил и осквернил семейный некрополь баронов Николаи на о-ве Людвигштай, не оставил документов со своими именамин. Были ли это военнослужащие на отдыхе, или отдыхающие горожане – неизвестно. Известно лишь, что склепы были вскрыты, могильные плиты частично или целиком разбиты, к “Острову Мертвых” построили мостик, а последний владелец имения Монрепо, граф Николас фон дер Пален, увидевший свое бывшее имение в 1960 г., больше всего был потрясен именно осквернением фамильного кладбища своих предков.
С середины 1950-х гг. в Главный усадебный дом въехал детский сад “Лесная сказка”, Библиотечный флигель превратили в многоквартирный жилой дом, оранжерею передали городской конторе предприятий коммунального обслуживания. И – как будто всего этого было недостаточно – земельный участок с фруктовым садом и ягодником отвели под школьное опытное поле. Территорию парка и усадебного комплекса раздали конторам и организациям, которым не было дела ни до парка, ни до его будущего. Началась “хозяйственная эксплуатация”.
В начале 1960-х гг. городские власти с некоторым удивлением обнаружили, что в парке нет ни библиотеки, ни читального зала, ни зеленого театра, зато – вопреки всяческим запретам – бойко торгуют водкой – и уже давно впору звать милицию, которая уже и приезжала, и неоднократно. “Ларек №28” из проекта 1941 г. обрел свою завершенную форму.
Инженер по озеленению докладывала городским властям, что “парк запущен, насаждения выпадают, газоны заболотились, дорожки разбиты, никаких работ по восстановлению зеленых насаждений не ведется”, а газета “Выборгский коммунист” со знанием дела писала в июле 1961 г.: “Теперь о главном – о наглядной агитации. В парке отдыха она представлена очень бедно. А разве нельзя создать здесь “Аллею передовых людей города и района – ударников коммунистического труда”? Разве нельзя рассказать языком плакатов и рисунков о замечательных делах выборжцев? Очень необходимы щиты, которые отражали бы ход соревнования трудящихся Выборга и Красной Пресни, зарубежные и выборгские новости”.
Выборгских новостей, впрочем, хватало: на то и милицию в парк звали.
Один из первых директоров Парка культуры и отдыха, с провидческой фамилией Калинин, вспоминал четверть века спустя, как у самых входных ворот в сарае размещался городской санитарный обоз. Эта тема получит свое развитие, когда городской комбинат благоустройства устроит сток канализационных вод в залив в восточной части парка. Впрочем, благоустройство заключалось не только в отравлении среды, но и в придании ей “товарного вида”. Тот же директор Калинин вспоминает какую-то статую мальчика с неопознанным зверем, а на сохранившихся фотографиях видны образцы советской парковой скульптуры, поставленные взамен исчезнувших парковых павильонов XIX в.
В 1966 г. городской парк отдыха получил статус Центрального и ему присвоили имя М.И. Калинина, в результате чего вся культурно-массовая работа в Выборге (концерты, праздники, народные гуляния, спортивные соревнования) была сосредоточена в Монрепо, а два года спустя теперь уже ЦПКиО им. Калинина получил в собственность землю парка.
Чего только не было в выборгском ЦПКиО! Ежегодные День Нептуна, Проводы зимы, Белых ночей и праздники выпускников кажутся малостью на фоне костров на центральной поляне, фейерверков, катаний на тройках и детских военизированных игр. Не остались без внимания и лучшие друзья культурно-отдыхающих: в парке проводятся не только выставки служебного собаководства, но и – по смежности – кроликов и нутрий.
Все эти старания не прошли даром: в 1981 году коллектив ЦПКиО им. М.И. Калинина был награжден дипломом Министерства культуры за победу в смотре парков культуры и отдыха малых городов, а в июле 1982 года в ЦПКиО состоялся чемпионат Европы по водно-моторному спорту. Результатом “оказанного доверия” явилась тщательная подготовка к чемпионату, фактически погубившая историческую гидросистему в центральной части парка.
Может показаться, что парк и усадебный комплекс были всецело отданы на откуп городским властям, но это отнюдь не так. В духе советского строя, одномоментно шли два взаимоисключающих процесса: уничтожение парка согласно надобам и потребностям города – и разнообразные охранные мероприятия.
Еще в 1952 г. была получена “индивидуальная карточка на лечебное задание” для Главного усадебного дома; уже в это время состояние дома квалифицировалось как “аварийное”. В том же 1952 г. Главный усадебный дом и Библиотечный флигель были поставлены под охрану государства как памятники архитектуры. Как это совмещалось с мероприятиями Парка культуры и отдыха, детским садом и жилым домом – объяснено не было. В 1960 г., том самом, когда власти города обнаружили ржавеющие аттракционы и массовое пьянство в парке, Совет Министров РСФСР принял Постановление, по которому весь усадебно-парковый комплекс “бывшего парка Монрепо” был объявлен памятником истории и культуры республиканского значения. Никого, кажется, особо не смущало, что к этому моменту все деревянные павильоны парка, а также находившиеся в парке скульптуры, включая памятники на фамильном кладбище, уже исчезли.
Обследование Главного усадебного дома в 1966 г. констатировало полный износ конструктивных элементов и необходимость капитального ремонта, который и начался в 1967 г. Основный смысл ремонта состоял в том, чтобы приспособить (т.е. перепланировать) уникальный памятник деревянного классицизма к нуждам детского сада “Лесная сказка”. Что и было проделано, включая снятие с дворового фасада гипсовых медальонов с аллегорическими изображениями “Живописи”, “Архитектуры”, “Скульптуры” и “Музыки” (что, в некотором роде, справедливо: было уже не до аллегорий). Еще тот ремонт запомнился исчезновением живописного плафона “Венера и Марс” Я. Меттенляйтера в Большом зале. То, что казалось застрахованным по крайней мере от кражи, тихо исчезло в 1968 г. – и последствий это не имело.
Органы охраны памятников тщетно пытались объяснить, что необходима реставрация Усадебного комплекса, но ничего не изменилось. Круглосуточный детский сад благополучно просуществовал в фамильном доме баронов Николаи до 1986 г., а жильцы в Библиотечном флигеле и того дольше.
Попытка предложить нечто конструктивное была предпринята в начале 1970-х годов выборгскими архитекторами-проектировщиками, работавшими над планом комплексной реставрации и реконструкции парка. Авторы пытались в рамках действующего ЦПКиО спасти хотя бы историческую часть парка. Когда в 1979 г. проект получил золотую медаль ВДНХ, казалось, появилась надежда на спасение парка. Появилась – и исчезла. Проект был объявлен слишком дорогим; удалось осуществить лишь восстановление въездных ворот. Были и другие единичные случаи: реставрация источника “Нарцисс” в 1970-х, покраска капеллы Людвигсбург в середине 1980-х.
Теория малых дел хороша на коротких дистанциях. Оглядываясь на тридцать с лишним лет парка культуры и отдыха в Монрепо, понимаешь, что энтузиазм мог отсрочить гибель парка, но не остановить ее. История “борьбы за Монрепо” в 1980-х годах – это уже другая история. Для тех, кто знает ее сейчас, “парк советского периода” может показаться лишь досадным эпизодом в 250-летней истории Монрепо, однако, это не так. Советское Монрепо – это пример “обыкновенного варварства”, одичания в повседневности. Было много сказано о том, как жители советского Выборга любили парк и приходили сюда из года в год с семьями и подрастающими детьми (вспомнил ли кто-нибудь из них потом ахматовское “Здесь всё меня переживёт…”?). Любить – быть может, и любили – не нуждаясь, впрочем, во взаимности. “Цветущую сложность” низвели до “отдыха на природе” и “культурно-массовой работы”: “любовь” стала в те годы (почти) неотличимой от использования любой ценой. Найти этому оправдание можно, но нужно ли?
ї Ефимов М.В. (текст), 2009