Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 29, 2010
Борис Хазанов
Девушка и фаталист
Рассказ
1
Обычно разговор оживляется, когда речь заходит о политике; на этот раз гостей увлекла другая тема.
Судьба, сказал кто-то, тема тривиальная и
в то же время загадочная; другой заметил: объяснить, что значит слово “судьба”, невозможно; еще кто-то прибавил, что о судьбе можно сказать то же, что Августин говорит о времени: понимаю, что это такое, но если меня спросят, я не смогу объячснить.Студент филологического факультета, из гостей самый молодой, решил тоже щегольнуть учёностью: латинское fatum, сказал он, это причастие от архаического глагола fari, “говорить”, “вещать”, “предрекать”. То есть судьба – как бы нечто предсказанное; отсюда все эти мифы.
Вспомнили о римских парках, о германских норнах; вспомнили еврейское предание о Книге судеб, куда невидимая рука в Судный день записывает, чему предстоит совершиться в новом году: кому отойти и кому родиться, кому быть богатым, кому бедным, кого будут помнить и кто будет забыт.
Снова вмешался студент, сказав, что никакой судьбы нет. Будущее предсказывать невозможно по той простой причине, что его не существует: будущее – это всего лишь грамматическая категория. И снова ему возразили, дескать, грамматика тут ни при чём, просто мы находимся в плену у метафор. Судьба – это дорога, с которой, как с рельс, мы не можем свернуть; где-то впереди находится конечная остановка, близко ли, далеко, не знаем, потому что едем по этому пути в первый и последний раз.
Хозяин дома откупорил новую бутылку, словопрения вернулись к тому, с чего начались. Тут один из гостей вызвался рассказать свою историю.
“Я надеюсь, это будет история о любви?” – спросила женщина, единственная в этой компании.
“Разумеется”.
Все умолкли, на минуту задумался и рассказчик.
Как-то раз, начал он, я имел честь присутствовать на сессии районного совета депутатов трудящихся, довольно фантастического учреждения, куда был избран как главврач сельской участковой больницы; дело было при царе Горохе. Местный прокурор выступил с докладом о борьбе с преступностью. В райцентре по известным обстоятельствам в магазинах не было ничего, кроме несъедобных консервов. Зато существовал мясокомбинат, поставлявший свою продукцию для начальства обеих столиц. Рабочие воровали колбасу; мы, патетически воскликнул прокурор, этот гнойник вскроем.
Далее сообщение о другой столь же неосуществимой задаче сделала передовая колхозница. Её рассказ напоминал историю с конюшнями элидского царя Авгия. Уже издалека, приближаясь к владениям Авгия, Геракл почувствовал смрад. Конюшни тонули в дерьме. Герой придумал оригинальный способ санации.
Докладчица говорила о коровниках своего колхоза, они тоже не чистились много лет. Скот стоял по брюхо в навозе. К несчастью, поблизости не было реки, да и никто здесь не слыхал о греческой мифологии. Подумали, почесали в затылках и нашли выход: махнуть рукой на загаженные хлева и воздвигнуть на чистом месте новые, в рассуждении, что на сколько-то лет их хватит, а там посмотрим.
Но к чему я тут всё это рассказываю? А вот к чему. Когда я ещё учился в медицинском институте, началась кампания по освоению целины. Не то чтобы в европейской части страны не хватало пахотной земли, но уж очень всё было запущено. И вот – тот же самый принцип брошенных коровников. Чем пытаться всё это разгребать, вновь и вновь латать вконец прохудившееся сельское хозяйство, не лучше ли плюнуть на все и на новых землях начать всё заново. Эшелоны товарных вагонов со студентами, солдатами, школьниками старших классов, колонны тракторов и грузовиков двинулись в казахские степи. Город Акмолинск, мало похожий на то, что вы и я называем городом, был переименован в Целиноград. Вечно озабоченная поиском новых фантомов пропаганда нашла свежую пищу, загремели барабаны, затрубили трубы: молодые энтузиасты, партия зовет, и прочее.
Вначале дело как будто пошло. Груды зерна, просыпанного из кузовов машин, несущихся к элеваторам, выросли вдоль импровизированных дорог, на окаменевшей глине, и степные орлы, сидящие на пригорках, с изумлением взирали на это неожиданно свалившееся изобилие. Но уже через год-другой хлеб перестал родиться, пыльные бури развеяли вспаханный плодоносный слой. Впрочем, это было позже, а сейчас позвольте мне на минуту отвлечься.
Замечали ли вы, как многое в жизни совершается по законам литературы? Вопрос лишь в том, кто этот сочинитель. Он придумывает запутанный сюжет, хитрит, уводит в сторону, сбивает с толку мнимыми случайностями, и оттого нам кажется, будто всё происходило само собой. Мы существуем как бы сами по себе, живём как живётся – а на самом деле всё подстроено. Все подчинено авторскому замыслу. Но нельзя же прямо об этом объявить. Судьба (назовём так этого романиста) прячется, украдкой заглядывает в окно, неслышным шагом прокладывает свой путь. Я понимаю, что и мой рассказ может показаться сумбурным.
Задаешь себе вопрос, с чего всё это началось.
Сойдя с поезда, я перешёл через пути по эстакаде, отыскал адресное бюро. Во время войны город лишь около месяца находился в руках немцев и погиб, можно сказать, дважды: был взорван нашими войсками при отступлении и добит в уличных боях при возвращении. Из окна трамвая приезжий видел пустыри на месте сгоревших кварталов, но центр был восстановлен. Центральная площадь, и тремя лучами расходящиеся главные улицы – таков был проект архитектора Карла Росси, отменивший древнее прошлое княжеской столицы. Мединститут только что переехал из Ленинграда, импозантное здание выходит покоем на одну из магистралей. Когда-то здесь помещалась гимназия, а в недавние времена – известное учреждение: апартаменты начальств, кабинеты следователей, в подвалах – камеры и боксы-отстойники для погибших душ. В одном из бывших кабинетов помещалась приёмная комиссия, барышня принимала документы.
Был прекрасный майский день, выйдя из института, я увидел ограду городского сада. И вот я сижу на скамейке в счастливом одиночестве, с улицы доносятся звонки трамваев. В конце аллеи, посреди клумбы – выкрашенный серебряной краской алебастровый кумир с поднятой рукой. Вождь, отбывший в лучший мир, еще не был развенчан. Я читаю письмо с шифрованным обратным адресом.
Письмо было из лагеря. Старый приятель, вдвое старше меня, украинский немец, просил прислать ему книги. Я не уставал дивиться моим причудливым обстоятельствам. Трёх месяцев не прошло, как меня выпустили. Какое это было счастье сидеть в безлюдном парке, в незнакомом городе. Никто не гонит на работу, никто не запретит мне двинуться на вокзал, вернуться в Клин, где разрешили мне прописаться. И уже начали отрастать волосы на моей наголо остриженной голове, и вместо ватного бушлата, вислых штанов и буро-жёлтых, растоптанных валенок на мне обыкновенная, лёгкая, роскошная гражданская одежда, обыкновенные носки и ботинки.
Были нешуточные основания сомневаться, выйдет ли что-нибудь из этой затеи. Во-первых, мой волчий билет – паспорт с особой отметкой. Во-вторых, забытые школьные предметы. Вступительные экзамены: положим, сочинение и немецкий язык не составляют труда; зато химия и физика… Я взялся за дело. Зубрил, посещал лекции для абитуриентов. Лекции происходили в разных местах, в том числе в московском Планетарии на Садовой-Кудринской.
Упомяну об одном из тех обходных манёвров, к которым прибегает Сочинитель. Я стоял в очереди перед кассой, подошла пара и стала за мной. Кавалер был невзрачный юнец, лицо без речей. Девушка – прелестное белокурое существо с нежным подбородком, наивными губами, с обдуманно растрёпанной причёской. Она командовала своим одноклассником.
Я купил билеты для себя и для них. После лекции дошли втроём до угла площади Восстания. Силы были неравны, я воспользовался моим преимуществом. Девочка махнула рукой наскучившему поклоннику; он растерянно смотрел нам вслед.
Она была готова идти пешком, беспечно болтая, до Смоленской площади, и ещё дальше, и в конце концов мы оказались перед её домом, вошли в подъезд. Я почувствовал зов, исходящий от её тела. Ещё два-три встречи, и однажды мы поднимемся по лестнице, мы войдём в квартиру, это будет час, когда родителей нет дома. Тишина, пятна солнечного света на полу и широкий диван. Что, однако, противоречило верховному замыслу. В переводе с метафизического языка на обыденный – мне было не до “этого”.
У меня не было времени продолжать знакомство, я не имел права посягать на её неопытность, меня томили другие заботы, я был человек без прав, лицо без определённых занятий, выходец из царства теней. Любой милиционер мог меня остановить и потребовать документы. И, увидев пометку в моей новенькой книжечке, пахнущей скверным клеем, тотчас опознать во мне паспортного инвалида. “Гражданин, пройдёмте”. – “Куда? зачем?..” – “Там разберутся”.
Я был мертвецом среди живых, в своем пиджачке и свежеотглаженных брюках, оставшихся у родителей от далёких времён, но был загримирован под живого, двигался и говорил, и старался не вставлять в свою речь слов подземного языка. И представьте себе – сдал все экзамены. В списке принятых на доске объявлений стояло моё имя!
Время было либеральное. Время, пробудившее много надежд… Но не могло же оно длиться вечно. Успеть хотя бы проучиться два-три года, думал я, прежде чем меня снова арестуют. То, что это в конце концов случится, принимая во внимание обычаи нашего государства, представлялось весьма вероятным. Но тогда, загремев снова в лагерь, я уже не окажусь голым среди волков; буду фельдшером и не попаду на общие работы.
Меня ожидало еще одно испытание. Накануне зачисления происходила беседа с поступающими, я предстал перед синклитом профессоров и преподавателей во главе с деканом. Видя, что я не вчерашний школьник, меня спросили, кем я работал. Я сказал, что находился в заключении. Наступило молчание. Я догадался, что мои бумаги никто не читал. Барышня из приемной комиссии перелистала их – все ли на месте – и сложила в папку. Никто туда больше не заглядывал!
Доцент неорганической химии сказал: надо бы проверить документы. На что декан, святая душа, возразил: но ведь у него есть паспорт. Значит, уже проверяли. И меня отпустили с миром.
Мелкие приключения не заслуживают внимания, постараюсь быть кратким. Начался учебный год; несколько раз я ночевал в Доме учителя, в физкультурном зале, где по ночам в пустых окнах зажигалась и гасла, и снова вспыхивала кроваво-красная уличная реклама. Но было совестно злоупотреблять добротой директора, и я перебрался в гостиницу. Время от времени мне напоминали, что нужно сдать паспорт на прописку. Я возвращался в гостиницу поздними вечерами, надеясь незаметно проскользнуть мимо регистратуры. Голос дежурной меня остановил. “Вам повестка”. Какой советский гражданин не вздрогнет, услышав эти слова? Это был вызов в милицию. Я понял, что все мои старания начать новую жизнь напрасны. Приказ покинуть город в течение двадцати четырёх часов. Я воспользовался этим эпизодом в одном из моих романов, который вы, к счастью, не читали.
Попытайтесь представить себе самочувствие человека, который останавливается перед мрачной контролёршей в мундире с лычками на погонах, протягивает повестку, кажет свой предательский паспорт, бредёт по тусклому коридору мимо дверей с табличками, усаживается перед начальственным кабинетом, ждёт… Мимо меня маршировали милицейские чины, поскрипывали сапоги. Кого-то вели, прочно держа за локоть. Я вошёл, и о, радость, первый вопрос был, знаю ли я такого-то. Оказалось, меня вызвали в качестве свидетеля. Сосед по номеру в гостинице, уехавший накануне, захватил с собой казённую простыню.
Ещё немного терпения, сказал рассказчик. История моя приближается к финалу, ради которого, я убежден, всё и было затеяно. Приняв мудрое решение бросить загаженные коровники и построить новые, труженики колхоза имени Ильича продемонстрировали то, что учёные экономисты именуют экстенсивным способом ведения хозяйства. К этому методу прибегло и правительство, постановив распахать целину.
Закончилась двухмесячная экспедиция в азиатские степи, наступила осень, и уже не в товарных вагонах, а в пассажирском поезде, оставив позади полстраны, бравые целинники воротились восвояси. В городском театре был устроен торжественный вечер. Я оп
аздывал. Случилась авария на линии, пустые трамваи стояли вдоль всей улицы. Пока я добирался с окраины, где находилось моё жильё, доклад был уже закончен, отхлопаны здравицы, вручены почётные грамоты. Начался концерт. Партер был заполнен до отказа. Я поднялся на балкон, туда тоже набился народ. Протиснувшись к свободному местечку в углу, уселся рядом с девушкой. Детские сияющие глаза – не буду говорить, кто это такая.Мы тут с вами вспоминали Судный день, когда решается участь каждого. Еврейское предание должно быть дополнено: некто, пишущий книгу Судьбы, решает, кто с кем встретится и свяжет с ним свою жизнь. Но путь к намеченной цели извилист.
Сочинитель нашей жизни прикидывается реалистом. Данный литературный метод предписывает не вмешиваться в происходящее. Изображать жизнь так, словно она предоставлена самой себе, и получается, что мы плаваем в море случайностей, и всё есть как есть и происходит так, как оно происходит. Уверяю вас: это художественная иллюзия.
И то, что кто-то надоумил меня попытаться стать студентом. И то, что удалось выдержать приёмные экзамены. И то, что на собеседовании декан за меня заступился. И то, что правителю страны – мир праху его! – втемяшилось в голову распахать степь. Все ради одной цели. Судьба позаботилась о том, чтобы я приехал именно в этот город. Судьба отключила ток на трамвайной линии, чтобы я опоздал к началу концерта и поднялся на балкон. Всё, всё было искусно подстроено, цепь мнимых случайностей таила своё назначение и смысл. Всё – ради того, чтобы двое встретились и принадлежали друг другу всю жизнь.
Она повернула ко мне насмешливый взгляд – могли ли мы догадаться, что в этот миг происходит самое важное событие в нашей жизни? Мы обменялись фразами, которые ровно ничего не означали. Романист не любит пафос. Это были пустяки. Это было лёгкое, естественное, как дыхание, кокетство и рвущаяся наружу радость жизни, которой я был начисто лишён. Ей исполнилось восемнадцать лет, она не подозревала, с кем имеет дело. Внизу на сцене прибывший из Москвы певец исполнял арию Ленского.
Вы улыбаетесь, – те, кто, как наш молодой друг, считают, что судьба – это пустой звук. Но судьба, как бы это объяснить, судьба – это мировоззрение. Как музыка, непонятная безмузыкальному человеку. Или как вера в Бога, который существует только до тех пор, пока в него верят. Иссякнет вера – и он исчезнет.
И вот я сижу, погрузившись в то особое состояние между сном и бодрствованием, которое древние считали подходящим для возвещения судьбы, и мне представляется туманное жёлтое солнце, застывшее над бескрайней равниной; там и сям сидят с закрытыми глазами, опустив голову, незачатые дети, и приходит момент, когда два человека в первый раз видят друг друга, и дитя, чьё имя – любовь, поднимает голову, пробуждаясь от предвечного сна.
2
Компания зашевелилась, словно очнувшись; пошли разговоры о том, о сём, время было уже заполночь, хозяин украдкой поглядывал на часы. Но народ не думал расходиться: это были счастливые люди, которым не нужно рано утром вскакивать и бежать на работу.
Дама сказала: “Вы тоже, кажется, хотите рассказать?”
“О чем?” – спросил он.
“О любви… о судьбе”.
“Да, я как раз подумал об этом, – проговорил гость, который молчал весь вечер. – Может быть, все уже устали?”
Он добавил:
“Я бы только хотел сделать маленькое предупреждение. Этот случай произошел с одним моим знакомым. Довольно странная история… он просил никому не рассказывать. Так что вы меня уж не выдавайте”.
Однажды – все истории начинаются, не правда ли, с этого “однажды” – он шёл по улице и остановился перед рекламным щитом. Там среди разных объявлений одно привлекло его внимание, заставив усмехнуться. Человек он был вполне здравомыслящий, но ему было любопытно. Он записал телефон и адрес.
Он договорился о визите. Дом находился в богатом районе вилл, что наводило на мысль о высоких гонорарах пророка. Над воротами висела видеокамера, рядом с калиткой табличка.
———————————————————————————
│ Спиритуальная консультация. Контакты с запредельным. │
│Ретроспективный анализ и футуродиагностика. Все кассы. │
———————————————————————————
Он позвонил. Щёлкнул замок калитки. Клиент прошёл по песчаной дорожке мимо клумбы и маленького фонтана, поднялся на крыльцо, дверь сама собой открылась. В приёмной он назвал себя. Секретарь, человек с плоским лицом, смотрел на монитор. Здесь не вели никакой документации, посетитель должен был лишь назвать место и день рождения, а также возраст родителей.
А что это за кассы, спросил он. Секретарь ответил, что в городе есть несколько касс наподобие медицинских, они оплачивают стоимость исследований и некоторых специальных услуг. Клиент хотел спросить, что это за услуги. Вас ждут, сказал секретарь и указал на кабинет футуродиагноста.
Это была дама неопределенных лет, классическая роковая женщина (он снова мысленно усмехнулся): высокая, бледная, очень худая, в тёмном платье с глубоким вырезом на безгрудой груди. Пожалуй, довольно красивая, если бы не злоупотребление косметикой.
Ему дали время осмотреться. Он обратил внимание на часы. Оба циферблата за спиной у диагностической дамы осветились. Последите, сказала она, за стрелкой. Справа часы идут правильно, а слева в обратном направлении.
“Сейчас я настрою их на ваш континуум”, – сказала она, подвела его к прибору на столе в углу кабинета и вперилась в дисплей, взмахивая, как опахалами, наклеенными ресницами.
Клиент сидел в кресле, дама расхаживала по комнате, крупно ступая, стиснув костлявые руки. Всё это было занятно. И, как всякое шарлатанство, должно было влететь в копеечку; ведь он не был членом кассы. Он сказал себе: мне пошел шестой десяток, я один, какое может быть у меня будущее?
Вошёл секретарь, потянул за кисть занавеса. В кабинете стало темно, зажглась табличка над дверью, на столе горела лампа под чёрным колпаком. Секретарь исчез так же неслышно, как появился. Посетителя усадили перед большим полотном, открылось звёздное небо, донеслась слабая мелодичная музыка.
“Расслабьтесь, постарайтесь ни о чём не думать”.
Экран погас. Она сказала:
“Это, конечно, имитация. Озвучить музыку сфер до сих пор ещё никому не удавалось. Ученики Пифагора каким-то образом её удавливали, скорее всего это легенда… Надеюсь, вы приготовились. Перейдём к исследованию”.
Приглушенный свет пошёл на пользу колдунье: она заметно помолодела. Право, её можно было даже принять за молодую девушку. Между тем на столике перед клиентом появился высокий, узкий фиал с прозрачным напитком. Что это, спросил он.
“
Не торопитесь. Маленькими глотками. Вам ничего не грозит. Пожалуйста, всё до конца”.Осветился круглый чертёж, он занял весь экран.
Она спросила:
“У вас не кружится голова?”
“Немного”.
“Сейчас пройдёт”.
Он приказал себе не поддаваться. Голос
прорицательницы отвлёк его.“Я не сторонница всякого рода модерных нововведений, в основном придерживаюсь принципов классической Копенгагенской школы. Возможно, вам случалось видеть, как выглядит гороскоп. Это цифры градусов… – Световая указка плавала по полотну. – Секторы домов… Планеты – вы видите их символы – располагаются по периферии круга. Констелляция к моменту вашего появления на свет”.
“Теперь – внимание: я начинаю вращать небесный круг. Знаки перемещаются в пространстве и времени, различные конфигурации появляются и исчезают, пары сходятся и расходятся под музыку, которую мы не можем слышать. Этот танец светил есть в некотором смысле ваша жизнь. Вы можете проследить её от начала до конца и… – она остановила вращение, луч-указка, какими пользуются лекторы, сделал несколько пируэтов, диск медленно двинулся против часовой стрелки, – от конца к началу. Точка пересечения – это сегодняшний день…”
Рассказчик умолк. Женщина, единственная среди гостей, спросила:
“Так какое же было предсказание?”
“Футуродиагностика”, – съязвил студент.
Рассказчик потёр лоб.
“Предсказание? – Вздохнув, обвёл глазами застолье. – Ну, конечно. Ради этого, мой приятель и отправился к этой Кассандре. Вообще говоря, рассказов, когда гороскоп оправдался, немало. Предсказание всегда сбывается, ведь если оно не сбылось, то какое же это предсказание?”.
Раздались смешки, кто-то проговорил:
“Всё бывает”.
“Кроме того, чего не бывает!” – добавил другой
“Вполне разделяю ваш скептицизм, – сказал рассказчик. – Но позволю себе заметить, что гадание – вещь небезобидная. Гадание о событиях может в свою очередь повлиять на события, вот в чем штука…”
В приёмной клиенту сказали, что результат будет прислан по почте. Он получил протокол на следующей неделе, пришёл и счёт. Он был огромен.
Кстати, одна странность: когда некоторое время спустя он вздумал посетить даму-пророчицу ещё раз, вывески больше не было. Никто не откликнулся на звонок. Он пытался навести справки, куда переехало бюро футуродиагностики. В соседних домах даже не знали, что бюро существовало.
Но главное, питье, которым его угостили перед сеансом, оказалось небезобидным. Он рассказывал мне, что, возвращаясь после своего первого и последнего визита, он чувствовал, что его слегка шатает. Солнце ещё не успело зайти, окна домов, мостовая, лица встречных – всё было залито закатным огнём. Зелень лужаек отливала металлом. И вообще что-то изменилось вокруг. Он приписал это действию снадобья.
В метро к нему подошел контролер. У приятеля моего был проездной билет. Человек в форменной фуражке вертел билет так и сяк, покачал головой. Билет был давным-давно просрочен, пришлось платить штраф.
Открыв дверь, он увидел, что квартира выглядит, какой была до ремонта, а ремонт был сделан пять лет тому назад, ещё до того, как всё случилось. Он говорил мне: “Всякий раз, идя домой, я вспоминаю, что нет у меня никакого дома с тех пор, как я овдовел. Никто меня не ждёт, никто не встречает”. Он вошёл в полутёмную прихожую, расстегнул пальто. Из тусклого стекла выглянула его унылая физиономия. И вдруг он слышит знакомые шаги. Мой друг говорил, что с ним уже бывало нечто вроде слуховых галлюцинаций. Он напрягает слух. Шаги приближаются. Чья-то фигура появилась у него за спиной. Он не верит своим глазам и не смеет оторвать глаза от зеркала. Ведь если он обернется, то окажется, что там никого нет.
“Что случилось? Ты никогда так поздно не возвращался”.
“Случилось? – пробормотал он. – Меня чем-то напоили”.
“Кто напоил?”
“Она”.
“Кто – она?”
“Она повернула круг в обратную сторону!”
Жена стояла перед ним в домашнем халате: волосы собраны сзади, чистый лоб, смеющиеся глаза, – живая, молодая! Что-то мне говорит, о чем-то спрашивает, а я, как во сне, пытаюсь ответить и не могу выдавить ни слова. Но это не сон. Представь себе – предсказание будущего сбылось. Но у меня нет никакого будущего, моё будущее – это моё прошедшее, вот оно и сбылось. И я понял, что для любви нет смены времён.