Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 28, 2010
Юлия Мошник
Об одном “датском сюжете” в истории Монрепо
Немецкий поэт Людвиг Генрих Николаи долго не решался купить имение Монрепо под Выборгом. За двадцать с лишним лет службы в должности личного секретаря великой княгини Марии Федоровны, супруги цесаревича Павла, он устал от условностей придворного этикета, и мечтал только о том, чтобы на летние месяцы уезжать в сельскую глушь, где у него будет свой дом и сад. Сад, который он устроит как сборник стихов, где каждая страница уводит читателя в мир потерянной Аркадии с ее пышными нивами, водопадами, обрушивающимися с отвесных скал, извилистыми тропами и тихим журчанием ручья. В Монрепо для этого были, казалось, все условия. Но, увы, слишком близко от границы со Швецией, слишком неровный и холодный климат… Решающим аргументом в пользу покупки стало особое положение русской Финляндии. Здесь не было крепостного права, и приобретение имения под Выборгом не делало Николаи владельцем и распорядителем человеческих душ. Финляндия была свободна, или, по крайней мере, казалась таковой. “Freyland” — назвал ее Людвиг в одном из писем. О том, насколько последнее обстоятельство было важно для Людвига Николаи, говорит тот факт, что за два года до покупки Монрепо он отправил своего единственного сына Пауля на учебу в Германию, чтобы тот получил европейское образование и европейские представления о свободе личности.
Восьмилетнего мальчика в Эйтин, в дом знаменитого переводчика И.Г. Фосса, повез хороший знакомый Николаи, граф Фридрих Леопольд Штольберг. Штольберг был подданным Дании, несколько лет он прослужил посланником князя-епископа Любекского в Копенгагене, позднее стал датским посланником при дворе Фридриха Великого. Возможно, именно во время этой поездки, Пауль Николаи впервые услышал рассказ о Датском королевстве, с которым много лет спустя будет связана его дипломатическая карьера.
Закончив в Германии гимназию и Эрлангенский университет, Пауль в 1798 г. поступил на службу в коллегию Иностранных дел, и в ноябре 1800 г. был направлен в российскую миссию в Копенгагене в качестве сверхштатного чиновника. В Дании он прослужил несколько месяцев, после чего был переведен в Лондон на должность секретаря российской миссии.
В годы наполеоновских войн карьера Пауля развивалась весьма удачно, и в 1816 году он вернулся в Копенгаген уже как действительный и чрезвычайный посланник и полномочный министр России.
В этот раз его пребывание в Дании оказалось очень долгим – больше тридцати лет. Здесь родились его сыновья Николас Арманд Мишель, Людвиг Эрнст и Александр, дочь Симплиция; здесь в 1824 г. скончалась его горячо любимая супруга Александрина.
Служба Пауля Николаи в качестве чрезвычайного посланника России в Копенгагене пришлась на сложный для Дании период государственных преобразований, экономического спада, ставшего следствием войны, и постепенной стабилизации, на фоне которой стремительно развивались датская литература и философия. Именно эти годы (1820-1840-е) стали периодом их расцвета. Как ни удивительно, этот небывалый подъем остался почти незамеченным для Пауля. В библиотеке имения Монрепо, среди приобретенных им в Дании книг, мы не найдем ни одного издания Андерсена. Нет в ней трудов Кьеркегора, пьес Мёллера и Хейберга, повестей Блихера. Сын известного в свое время литератора, писавшего и дидактические сказки, и исторические новеллы, Пауль, по всей видимости, остался равнодушен к романтической литературе Дании, сделав исключение только для тех авторов, которые в своих произведениях обращались к древней истории Скандинавии. В книжном собрании Монрепо есть несколько томов Эленшлегера, “Вальдемар” Ингемана; произведения Людвига Хольберга представлены не драматургией, а трудами по истории и сатирическими новеллами.
За все годы службы Пауль почти не отлучался из Дании, лишь изредка пользуясь отпусками, во время которых уезжал домой в Монрепо.
Удивительно, что так редко бывавший в имении своего отца, Пауль был сильно привязан к Монрепо, и, унаследовав его в 1820 г., делал все, что мог для его благоустройства и процветания. Самые узнаваемые архитектурные сооружения в парке – капелла Людвигсбург на острове-некрополе, мраморный обелиск в память о братьях Броглио, родственниках жены, псевдоготические входные ворота, украшенные фамильным гербом, павильон над источником Нарцисс — появились в те годы, когда Монрепо принадлежало Паулю. Сравнивая Монрепо со своей летней резиденцией под Копенгагеном, Пауль напишет: “… никогда еще наш милый Монрепо не казался мне столь восхитительным: с тех пор, как мы здесь, погода стоит лучше, чем в Ньегорде, ни малейшего дуновения ветра, море словно зеркало, только более яркое… Мы наслаждаемся погожими днями, которыми я воспользовался для того, чтобы улучшить это прекрасное творение”. Работы по улучшению “прекрасного творения” обходились Паулю недешево, и доходы от имения никак не могли сравняться с размером расходов. По всей видимости, для барона это не было существенным препятствием, и он не считался с затратами, если дело касалось содержания парка Монрепо. Увлекавшийся садоводством Пауль еще в годы учебы принимал участие в обустройстве сада: присылал из Европы семена цветов, ботанические статьи, проекты оформления видовых площадок.
Годы, когда Монрепо принадлежало Паулю, стали для усадьбы периодом зрелости, когда окончательно сформировалась структура парка, и были выполнены основные проектные и строительные работы. Наши представления о парке того времени основываются в значительной мере на прекрасных акварелях Кристиана Фердинанда Кристенсена (Christersen Christian Ferdinand, 1805 – 1883), гостившего здесь летом 1830 г. Пауль Николаи пригласил его в качестве учителя рисования для своих детей. Впрочем, у художника в Монрепо оставалось достаточно времени, чтобы работать на натуре. На акварелях Кристенсена мы видим некоторые детали, не сохранившиеся до наших дней: сложную многомаршевую лестницу перед усадебным домом и выставленные перед ней молодые саженцы в деревянных кадках, покрашенные в три цвета китайские веерные мостики, декоративный зонтик над видовой площадкой на огромном валуне… Вероятно, акварели очень понравились Паулю. Через некоторое время он заказал на Датском королевском фарфоровом заводе серию десертных тарелок с видами Монрепо на основе работ Кристенсена, а в 1840 г. по этим же акварелям были выполнены литографии, украсившие новое издание поэмы Людвига Генриха Николаи “Имение Монрепо в Финляндии”.
В то время, когда Кристиан Фердинанд Кристенсен гостил в Монрепо, он был еще начинающим художником, и его слава ведущего декоратора Королевского Датского Театра, автора сценического оформления “Сильфиды” и других балетов Августа Бурнонвиля, была еще впереди. Тем не менее, написанные им виды Монрепо в полной мере передают очарование “идеала северного сада”, и уже в них мы ощущаем мастерство “одного из той блестящей группы поэтов, актеров, музыкантов и художников, прославивших Данию в период ее интеллектуального расцвета”. В наши дни акварели Кристенсена хранятся в Национальном музее Финляндии и в Государственном Эрмитаже.
Пауль Николаи интересовался современным искусством Дании и был лично знаком со многими художниками и скульпторами, работавшими в Копенгагене. В конце 1820-х гг. он заказал известному живописцу Кристиану Альбрехту Йенсену портреты своих детей. Тот же Йенсен написал портрет Александрины Николаи. Пауль к тому времени уже был вдовцом, и художнику пришлось работать с прижизненным портретом Александрины, и на его основе создавать новое оригинальное полотно.
Выйдя в отставку в 1847 году, Пауль Николаи покинул свой дом и летнюю резиденцию в Копенгагене, чтобы поселиться в Монрепо. Многочисленные художественные ценности, собранные им во время службы в Дании, он планировал перевезти в свою финляндскую усадьбу. Скульптуры и картины были упакованы, погружены на корабль, но до Монрепо так никогда не добрались. Корабль затонул, и нам остается только догадываться о том, какие произведения были безвозвратно потеряны и для Дании, и для России.
Сюжет “Монрепо и художники Дании” не исчерпывается только заказами Пауля. Среди тех живописцев, кто побывал в парке баронов Николаи и оставил об этом визите память в виде картин и графических листов, были и датские мастера. Так, в 1845-1846 гг. в Выборге гостил Нильс Грёнбек Радемахер. Его кисти принадлежат несколько видов Монрепо, в числе которых — изображение усадебного дома и ущелья святого Николаса, где в 1831 году была установлена гипсовая скульптура “Вяйнемейнен”. Мы можем только предполагать, почему художник во всем обширном саду выбрал в качестве пленэра мрачное ущелье в его отдаленной западной части. Возможно, белая статуя бога поэзии на фоне красноватых выборгских гранитов произвела на него большое впечатление. А может быть, он хотел запечатлеть произведение своего соотечественника, украсившее финский усадебный парк?
Стараясь всегда принимать во внимание замыслы своего отца, касавшиеся обустройства усадебного парка, Пауль для собственных проектов использовал те же видовые точки и площадки, которые были выбраны еще Людвигом Николаи. Так было и с ущельем святого Николаса, в котором старший барон Николаи предполагал установить скульптурную группу “в духе Фрагонара”. Идея об установке на этом месте статуи Вяйнемейнена, тем не менее, полностью принадлежала Паулю Николаи и, вероятно, была связана с его увлечением историей Скандинавии и северными сагами. Он поддерживал отношения с Королевским обществом антиквариев Севера; в библиотеке усадьбы Монрепо сохранились издания исландских саг и исследования по скандинавской и финской мифологии и фольклору, включая “Mythologia fennica” Кристфрида Ганандера, а также многочисленные труды Габриэля Портана. Библиографические данные позволяют предположить, что эти книги были приобретены для семейной библиотеки именно Паулем.
Заказ на скульптурное изображение “певца Калевалы” для парка Монрепо получил Готтхельф Боруп (Borup, Cotthelf, 1804(?) — 1879). Выпускник Академии Художеств в Копенгагене, Боруп некоторое время работал под руководством Бертеля Торвальдсена. Среди его ранних работ были скульптурные портреты членов датской королевской семьи. Вероятно, его знакомство с российским дипломатом произошло в придворных кругах.
Перед Борупом стояла непростая задача. Ни заказчик, ни скульптор не имели сколько-нибудь ясного представления о том, как должен выглядеть герой карельских рун. К тому времени существовало лишь одно скульптурное изображение Вяйнемейнена – барельеф работы Эрика Кайнберга в зале Абоской Академии, на котором “вековечный песнопевец” был представлен как некий длиннобородый Орфей, собравший своей игрой на кантеле лесных слушателей – медведей и рыб. Еще четыре года оставалось до выхода в свет первого издания “Калевалы” Элиаса Лённрота. Не удивительно, что Вяйнемейнен у Борупа получился подобием античного бога, держащего в руке маленькую лиру вместо традиционного карельского кантеле. Впрочем, для гостей парка Монрепо, которые народную финскую поэзию не знали, этот Вяйнемейнен, наряженный то ли в Аполлона, то ли в Орфея, был понятен, а сам факт установки памятника “отцу песен” вызвал в Выборге и в Финляндии в целом большой энтузиазм.
Скульптура по модели Борупа была изготовлена из гипса в Санкт-Петербурге, а оттуда перевезена в Монрепо в июне 1831 г. Вероятно, сам Боруп приезжал в Выборг, чтобы проконтролировать процесс ее установки.
Пожалуй, ни об одном другом памятнике в парке не было написано столько субъективных, противоречащих друг другу отзывов, как о скульптуре Борупа. Не претендовавшая на исключительные художественные достоинства (как это характерно для садовой скульптуры вообще) работа стала предметом восхвалений и ядовитой критики. Благожелательно настроенный князь Эммануил Голицын увидел в Монрепо “статую белого мрамора, изображающую бога – покровителя парков в образе старца, играющего на флейте”; А.П. Милюков о той же самой скульптуре писал: “Статуя Вяйнямейнена, в настоящий человеческий рост, стоит на пьедестале. Финский Аполлон держит в одной руке кантелу, а другою ударяет по струнам; рот полуоткрыт, глаза подняты к небу, и кажется вдохновенная руна льется вместе с слезами. Работа статуи далеко не художественная, но мысль выражена довольно удачно. Смотря на статую, узнаешь того бога финской мифологии, который, носясь по синему морю, силою божественного слова творил острова, заливы и подводные камни”. Описание же Монрепо, опубликованное в “Сыне Отечества” за 1858 год, дает вовсе неприглядную картину: “…этот гипсовый болван, подкрашенный белою масляною краской, в аполлоновой позе, в аполлоновой мантии, с инструментом вроде скребницы в руках, тут, между финскими природными скалами, так жалок и нелеп, что возбуждает уже не смех, а отвращение и досаду. После этого все дотоле виденные деревянные украшения еще резче бросаются в глаза и в душе невольно возникает подозрение, что и мох-то на скалах приколочен гвоздями”.
Вряд ли Готтхельф Боруп вспоминал о своей скульптуре, изготовленной по заказу российского посла, и колкости, отпущенные туристами по адресу его работы, остались ему неизвестны. В 1852 году он эмигрировал в Америку, и о его дальнейшей судьбе нам ничего не известно кроме даты смерти. К счастью, ни он, ни Пауль Николаи, заказавший ему “Вяйнемейнена”, так и не узнали о том, что гипсовую статую в 1872 году разобьют вандалы.
Новая статуя Вяйнемейнена для парка Монрепо была заказана уже финскому скульптору – Йоханнесу Таканену. Любопытно, что и этот “Вяйнемейнен, играющий на кантеле” имеет свою датскую историю. Работа над скульптурой велась в Копенгагене, в мастерской известного датского ваятеля Кристиана Готтлиба Биссена, у которого Таканен проходил курс обучения. Биссен старался не вмешиваться в работу молодого финского скульптора, но некоторые его советы, касающиеся, например, выбора материала для изготовления памятника, были полезны для Таканена. Добавим к этому, что своему Вяйнемейнену Таканен придал портретное сходство с датчанином, в доме которого он жил во время работы, директором Магдалусом Колдом. И в наши дни в воссозданном недавно памятнике Вяйнемейнену посетители парка Монрепо могут видеть черты датского “пожилого джентельмена”, а также его “маленькие руки и тонкие пальцы”.
Эскиз памятника был готов к началу 1872 года. Из-за недостатка средств, Таканен выполнил его не из воска, как планировал, а из глины, после чего отвез модель на Королевский фарфоровый завод. Во время обжига “дед разлетелся на части”. Рассказывая об этом происшествии в одном из писем, Таканен сообщал: “У меня не было другого выбора, кроме как раздобыть немного денег, чтобы можно было купить воск. Я взял у В. Томсена два рикса и смастерил из воска копию разбитого эскиза, насколько позволяло время”. Когда, наконец, скульптура была готова, ее перевезли морем из Копенгагена в Выборг и установили на том же месте, где раньше стоял памятник работы Готтхельфа Борупа.
Парк Монрепо, как его видели Людвиг и Пауль Николаи, должен был стать маленьким “путешествием по миру”, где финский ландшафт дополняют античные храмы, готические башни, китайские пагоды и турецкие шатры, где культура Западной Европы и Востока соединяется с удивительным колоритом места. И в этом разнообразии архитектурных сооружений, имен архитекторов и садовых мастеров, есть яркие отблески культуры и искусства Дании.
ї Мошник Ю.И. (текст), 2009