Очерк
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 27, 2010
Михаил Ефимов, Юлия Мошник
“Идеал северного сада”: К 250-летию парка Монрепо
Европейское садово-парковое искусство предлагает любителям и знатокам, туристам и исследователям, такое разнообразие парковых ландшафтов, что острота и свежесть восприятия невольно может притупиться. Есть слова Ходасевича, исключительно уместные сегодня: “Еще невиданные дива, // Признаться, знаю наперед”. У современного человека, кажется, навсегда пропала готовность попасть под очарование пейзажа, представить себя Вертером или Татьяной Лариной на зеленой сцене пейзажного сада. Даже казавшееся устойчивым обывательское любопытство, размываемое потоком информации, стало понемногу иссякать. В России, скажем, в знаменитых пригородах Петербурга с их классическими дворцово-парковыми ансамблями, изобилие садовых композиций давно уже превратилось в обязательный набор пунктов туристических программ, в которых хотя бы раз нужно поучаствовать каждому. Возник эффект привычки, и, как следствие, парк или сад из единичного феномена неуклонно дрейфует в сторону страницы путеводителя или энциклопедии, где беглый взгляд – специфика жанра, а не дефект восприятия.
Сегодняшнему человеку часто трудно увидеть единичное в неброском – слишком сильна привычка к сильным и коротким впечатлениям и их чередованию. Сегодня трудно остановиться и увидеть – а не проехать мимо и взглянуть мимоходом. Трудно, но возможность для этого есть.
Расположенный в предместье Выборга, парк Монрепо отмечает в 2010 г. свое 250-летие. В течение полутора веков Монрепо было знаменито в России и Европе; последние десятилетия постепенно возвращают ему известность. Однако, дело не в популярности места. Наделенный удивительным своеобразием, Монрепо притягивает к себе именно тех, кто ищет “необщего выраженья” – и находит его здесь, на берегу бухты Выборгского залива.
Парк Монрепо расположен на о-ве Линнасаари (совр. Твердыш), в полутора километрах от Выборгского замка. В средние века остров принадлежал шведской короне; в XVI в. возникла усадьба Лилль Ладугорд (название, которое удержалось до второй половины XVIII в.). Здесь же располагался хутор Старый Выборг (швед. Gamla Wiborg, фин. Wanha Wiipuri), чье название по сей день дает пищу многочисленным гипотезам.
После того, как при Петре I Выборг был включен в состав России, земли Лилль Ладугорда были отведены в служебное пользование русских военных властей. Обер-комендант Выборга Пётр Алексеевич Ступишин (1718-1782) подал в 1759 г. прошение о предоставлении ему этих земель в потомственное пользование. Просьба была удовлетворена, и в 1760 г. новый владелец имения начал строительство своей резиденции – а вместе с этим и разбивку парка, который он назвал в честь своей жены Шарлотты, Шарлоттендалем. Ступишин начнет работы по выравниванию территории и расчистке ее от камней, посадку деревьев, саженцы которых выращивались в оранжерее Шарлоттендаля. Именно эта большая (в восемь частей) оранжерея, а не господский дом станет при Ступишине центром усадебного комплекса. Парк того времени до наших дней не сохранился, и даже о том, был ли он регулярным или пейзажным, нет единого мнения. О Шарлоттендале в сегодняшнем Монрепо напоминают лишь липовая аллея, которую традиционно зовут “ступишинской” да большая насыпная терраса в основании усадебного дома, которую для обер-коменданта построили солдаты местного гарнизона.
Вторым владельцем парка – всего на три года, 1782-1784 гг. – стал принц Фридрих Вильгельм Карл Вюртембергский (1754-1816), близкий родственник цесаревича Павла. Личность во многих отношениях незаурядная и даже эксцентрическая, Фридрих за свое короткое пребывание успел построить для себя новый дом, начать расширение парка в сторону залива, а заодно и переименовать само имение: отныне оно стало называться “Монрепо” (Monrepos, франц. “Мой отдых”). Фридрих даст своему выборгскому имению то же название, что было и у швейцарского поместья, где он провел детство. Любопытно, что после своего скандального отъезда из России в результате ссоры с Екатериной II, Фридрих спустя двадцать лет назовет “Монрепо” свой дворец Зеешлосс в Людвигсбурге. (Не-выборгское “Монрепо” встречается, впрочем, не только в биографии Фридриха Вюртембергского, но, например, и в истории русской литературы. Так, название романа М.Е. Салтыкова-Щедрина “Убежище Монрепо” связано не с парком под Выборгом, а с имением около Ораниенбаума.)
Третьим и, пожалуй, самым знаменитым владельцем имения и парка Монрепо стал барон Людвиг Генрих Николаи (1737-1820), немецкий поэт, воспитатель цесаревича Павла Петровича, президент (в 1797-1803 гг.) Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. Человек с богатой биографией, Николаи лучше всего может быть охарактеризован как “европеец эпохи Просвещения”. Оказавшись на русской службе в возрасте 32 лет, он стал свидетелем многих важнейших событий русской истории. Людвиг Генрих сумел не только долгие годы оставаться одним из ближайших к Павлу людей, но и заслужить уважение современников и потомков. Покупка имения Монрепо в 1788 г. стала одним из поворотных пунктов в его биографии: с этого времени высокопоставленный придворный превращается в человека, одержимого идеей создать свой сад. “… Насколько более естественно сажать здесь спаржу, чем спускать целые состояния в сотни тысяч рублей, в особенности, если эти деньги взяты в долг. Поэтому единственное дело, к которому я стремлюсь, это возделывание земли, и единственный Двор, при котором я хотел бы находиться – это мой двор”, — напишет он в одном из писем. На задуманную им работу Людвигу не хватило и долгих тридцати лет.
Педантичный и осмотрительный в практических делах, он был энциклопедически-образованным человеком и знатоком искусств. Парк Монрепо стал для Николаи воплощением заветного художественного замысла. Будучи в свое время популярным и весьма плодовитым литератором, писавшим по-немецки, ныне он более всего известен своим поздним сочинением – поэмой “Имение Монрепо в Финляндии. 1804”. В ней он создал не только “литературный портрет” своего парка, но и описал в тексте как уже существующее то, что лишь предстояло создать. Для многих посетителей парка поэма Николаи и сегодня остается лучшим путеводителем, хотя нынешнее Монрепо сильно отличается от того, каким оно было двести лет назад.
В поэме Людвиг говорит о лежащем в естественной природе “сыром веществе красоты”, в котором поэту-садовнику, подобно Пигмалиону, суждено прозреть будущее рукотворное чудо. Тот парк, который сегодня на многих производит впечатление “суровой дикости” северной природы, — на самом деле результат кропотливых работ, на которые ушли долгие годы. Работ, которые и вдохновлялись природой, и возвращали в естественную среду мысли и эмоции человека. Именно это чуткое отношение к естественному ландшафту парка делает приложенный труд незаметным.
Людвиг заслуженно ощущал себя творцом Монрепо: он не только трудился над облагораживанием скального ландшафта, но и “населил” его многочисленными павильонами и статуями, которые должны были создавать иллюзию некоего “путешествия по миру” внутри одного парка. Отсюда появились “Левкатийская скала”, Турецкая палатка, Китайские мостики, Хижина отшельника и другие сооружения, часть из которых восстановлена в последние десятилетия, часть же безвозвратно погибла. Идея не была оригинальной – в Европе и России того времени подобные “парковые сюрпризы” и постройки были в большой моде. Среди величественных скал Монрепо они, возможно, смотрелись нарочито-игрушечными, и сейчас нам трудно представить себе на вершине прибрежного холма деревянный “Храм Амура” или турецкий шатер, о котором напоминает только название “Палаточный остров”, на котором он находился.
Тот облик, который знаком нам сегодня, Монрепо обрело при сыне Людвига, крупном российском дипломате Пауле Николаи (1777-1866). Увлеченный эстетикой неоготики, Пауль построил в Монрепо знаменитые ворота, украшенные фамильным гербом с девизом “Sustine ad abstine”, а также капеллу на острове Людвигштайн, ставшем на сто с лишним лет семейным некрополем баронов Николаи. При Пауле в парке также появятся обелиск из шведского мрамора в память его шуринов, князей де Броглио, и статуя Вяйнемейнена (рассказ о Пауле и его замыслах ждет читателя в одной из следующих статей о Монрепо). Неоготика и тема Севера в 1820-х годах пришли в Монрепо на смену “сада с затеями”, парк баронов Николаи приобрел свой законченный образ.
После Пауля – и до начала 1940-х гг. – Монрепо оставалось родовым имением баронов Николаи, прилагавших немалые старания для того, чтобы сохранять и поддерживать огромный парк. Еще при Людвиге он был открыт для посетителей, став, таким образом, публичным парком на территории частного имения.
За двести пятьдесят лет своей истории парк сильно изменился. Первые три владельца – каждый по-своему – определили его общую планировку. Для сегодняшнего Монрепо чрезвычайно актуален вопрос, с которым сталкиваются реставраторы усадебно-парковых ансамблей во всем мире: какой период в истории парка наиболее полно выражает суть этого памятника садово-паркового искусства? парк какого времени можно и нужно восстанавливать – или, по крайней мере, держать его за образец?
Именно при Людвиге Николаи, творце и парка, и поэмы о нем, сформировалась современная планировка Монрепо, были найдены основные композиционные “узлы”, однако только при Пауле в парке появляются постройки и скульптуры, ставшие, в итоге, символами парка. Считать ли “аутентичным Монрепо” парк лишь при Людвиге и Пауле? В таком случае, Ступишин и Фридрих Вюртембергский превращаются не более чем в привратников истории парка, но не его создателей, а потомки Людвига и Пауля Николаи – в охранников, но не со-участников.
К тому же, сегодня исключительно важен вопрос о типологии парка Монрепо. Д.С. Лихачев определил в свое время Монрепо как романтический парк, отнеся его в категорию “оссианических парков”. Черты “оссианизма”, исключительно популярные в Европе и России на рубеже XVIII—XIX вв., в Монрепо присутствуют, но они отнюдь не единственны и не господствуют в сложной культурной генеалогии Монрепо. Сами по себе ландшафты Карельского перешейка – вне какого-либо садово-паркового контекста – могут быть определены как “оссианические” (нагромождение курчавых ледниковых скал, растущие на скалах сосны и проч.); в то же время Л.Г. Николаи был писателем, устойчиво приверженным канонам классицизма. Парк Людвига стал отражением просвещенческого классицизма. Кажется натяжкой перенесение типа природного скального ландшафта как “романтического” и “оссианического” на парк, созданный в этом ландшафте, и – в свою очередь – типа парка на тип художественной личности его создателя. Ни литературные произведения, ни литературное окружение Николаи не дают оснований видеть в нем “романтика” или “пре-романтика”.
Историки спорят – а парк, как живой организм, меняется, и смены эпох в нем заметнее, чем смены времен года. Сегодняшний парк по-прежнему напоминает знаменитые изображения XIX века, однако, в нем многое изменилось. Более двадцати лет назад в Монрепо был создан музей-заповедник, которому досталось тяжелое наследство. После полувека советского периода парк требует не столько ухода, сколько спасения. Реставрируется усадебный комплекс, восстанавливаются парковые павильоны, однако, понадобятся еще долгие десятилетия, чтобы Монрепо стало напоминать тот сад с розовыми полями, каким он был двести лет назад. Это медленное возвращение дается парку с трудом. За советские десятилетия произошли значительные повреждения исторической гидросистемы, низинные луга Монрепо стали заболачиваться, а внутренние водоемы обмелели. Мемориальные деревья выросли и постарели, а дикий молодняк закрыл собой парковые павильоны. Любые рубки в заповедном парке, будь они санитарными или ландшафтными, вызывают противодействие и сомнения в их оправданности.
В XX веке в Монрепо поменялись не только владельцы с их пристрастиями, но и посетители. Задуманное Людвигом как место творческого уединения и семейных встреч с музицированием, Монрепо со временем стало всё более многолюдным. При всей космополитичности своей истории, в Монрепо определенно чувствуется скандинавский, финский элемент. Как музыка Сибелиуса, Монрепо возникло как сумма богатого европейского опыта – чтобы выразить то, что присуще только этому месту. Подлинная красота Монрепо открывается лишь тому, кто готов всмотреться в нее с вниманием и интересом.
ї Ефимов М.В., Мошник Ю.И. (текст), 2009