Опубликовано в журнале Новый берег, номер 26, 2009
Биг Бенн
Теряют смысл давнишних клятв слова,
Цепь замкнута, молчанье отреченно,
И ниоткуда смотрит синева…”
Обмеряет уют одномыслие слова,
Непокорство и дерзость, ау!
Птичка в ходиках дрыхнет, кивает солово,
Млечный дождь поливает траву.
Транспортир нарезает режимные зоны,
Дант плетется Садовым кольцом,
Исподлобья глядят на него миллионы
Одноцветным прохожим лицом.
Шпесский лес распилили, опил — спрессовали,
Униформа, стандарты, шаблон.
Бесприютное “ре”, партитура печали,
Бестолковое “ля” похорон.
II.
Часы не в лад пробили десять,
Разноголосицей греша,
Им корпус ветхий стыл и тесен,
Но красна девица – душа.
Вот бестолковый колокольчик
Вызванивает смех и сад,
Наивной ревности укольчик
Приморским тремоло цикад.
Вот зубчатые бастионы
Латунно-лунных шестерен
В бой направляют эскадроны
Налитых зрелостью времен.
Вот маятник поплелся в угол,
Больную ногу волоча,
Заныли стрелки, как им туго
В развале старого плеча…
III
Память исчезает в теплом месте,
Лоб безбровый выглажен и чист,
Петушок на теменном насесте
Патокой медвяной голосист.
Прочь опознавательные знаки
Опыта с перчинкой и тоской,
Шепелявь, знахарка, буки-бяки,
Липовый отстоянный покой.
Пусть течет бородкою козлиной
В заговор глазливый трупный яд,
Кровоточит пьяною малиной
Памяти смердящий вертоград.
IV.
Рабство паспортных данных,
двусмысленность духа и плоти
между буквой и цифрой,
где стынет людское тепло,
примирение с жизнью,
инстинкт на бессрочной работе,
чтоб лицо и личину
ударом в гримасу свело.
В состязанье иллюзий
хлебнешь вискаря или бренди
и нащупаешь прах
между паспортных белых полей,
трупных галочек стайка
слетается в modus vivendi,
в дым насиженных мест
шутовской переменой ролей…
V.
Видимость любви в открытом настежь,
Белых ямах с кочками бровей,
Зло разбойное за пазухою ластишь,
Милосердие монашеских кровей.
Поздним вечером заточенная смутой
Сабля месяца карает беглеца,
Чтоб, как истина, минута за минутой
Таял воск в сиянии лица.
VI.
С ухмылкой сводника вбегает в спальню Хронос
Назначить “стрелку” с паханом в законе,
Напёрсточник, и плюс “зажмет” и минус,
Обмерит вечность и обвесит пшик.
То колесит и топчется на месте,
А то бежит и кувырок морталит
В надуманную точку голоцена,
Где пьявкой присосется к ДНК.
Но убедись, что циферблатным фейсом
Он не соврет, разбитый о булыжник,
Хотя бы раз в столетье или сутки –
“Бля буду, правда!” – но всего лишь раз…
VI.
Сомнения, холодные на ощупь,
Ярь плесневеет зеленью густой,
Ночные страхи засыпают рощу
Отслоенной дрожащей берестой.
Заклятья рвутся, измельчаясь в титры,
Куранты бьют, расчетливо и зло,
Час Командора, валятся пюпитры,
И крошится непрочное стило…
Жёлтый дождь
I
Туманы уплотняются в тела,
Дрожит, желтея, дождь в бездомном парке,
Медянка-ярь из горлышка “кадарки”
Вбегает в кровь, как пьяная юла.
Теперь и ты распался навсегда:
Расслоен грим, миндальный дух и кожа,
Твой атом меченый наружу прёт, корежа
Порочность истины, что горе – не беда.
Влачись в нерасчлененной маете,
Теряй разметку времени глухого,
Выслеживай через лорнетку слова
Прасущество в надзвездной высоте.
Он, оборотень, вжившийся в янтарь
Отекшей радужки, с тобой имеет сходство:
Тумана плотность, желтое уродство,
Беды и горя лунный календарь.
II
Желтый дождь в осеннем парке,
Неба плавленый янтарь,
В спелой бусине боярки
Дурью бродит киноварь.
Отцвели и пожелтели
Угловатые вьюны,
Духом бурой пряной прели
Астры сочные пьяны.
Тщетно: погребет мукою
Парк, боярышник, цветок.
До могильного покоя
Пять дождей, один свисток…
III
Золоченый болью ужас,
Ядовитый лунный свет
Протечет, ручьясь и лужась,
На асфальт и парапет.
Зыбкой лепкой арабесок
По трубе взберется бес,
Глянь, и в щелку занавесок
Он в постель к тебе пролез.
В маске ангела и зверя
Ловко вспрыгнет на плечо,
И, желтком глаза ощеря,
В мозг вонзится горячо…
IV
Бродит упругая рябь за окном,
Желчь набухает, желтеет дурдом,
Кружатся бесы в осеннем саду,
Скалят глаза, накликают беду.
Тени младенцев рвутся по швам,
В желтых синкопах ночной тарарам.
Жесткорессорный летит шарабан,
Валятся кости на барабан.
Спряталось в люльке коровье тепло,
Скомкано горло, ногу свело.
Дует, вандея, фронтонный трубач
Осыпь шафрана, хохот и плач…
V
Поутру уснул покойник
Смертью в пепельных чертах,
Не угодник, не разбойник –
Скучной жизни ветхий прах.
Проводник живого света
Прислонился к косяку,
Глухо падает монета
Солнца в стиксову реку.
Невесомость сна ослабит
Тяжесть матушки-земли,
Укрупненная в масштабе
Сальвадоровой дали…