Опубликовано в журнале Новый берег, номер 24, 2009
уже никого не накажут
опричь журналиста за труд
лишь белое черным намажут
и красное в лифте сотрут
с востока срывается ветер
но бункер не дрогнет стальной
где спрятан клистир и катетер
для нужд управленья страной
пока не сгустится над спасской
метелью вороний помет
и карлику карлик с опаской
протяжное карр пропоет
пусть пойменным жителям низа
рабам нефтяного сверла
паролем шенгенская виза
а отзыв отъезд навсегда
осанна сердцам обреченным
но честным в отчизне такой
где мажется белое черным
и красное льется рекой
слово о слонах
сидишь в кино какао пьешь в буфете
все время мысль преследует одна
как хорошо что есть слоны на свете
как жизнь без них была бы здесь бедна
когда тревога в воздухе вечернем
в печальный час для мира и страны
смахнешь слезу но вспомнишь с облегченьем
как славно что на свете есть слоны
пускай на службе выбранит начальство
но стоит лишь оставить нас одних
все мысли о слонах о как же часто
и с нежностью мы думаем о них
возьмите все морских допустим свинок
летучих рыб подземных ползунов
но в сердце есть запечатленный снимок
слона и вы оставьте нам слонов
нам скрашивают подлости режима
отцы и дети жены и друзья
жить без жены уму непостижимо
жить без слонов практически нельзя
нет я не тютчев
обитель двух светил над головами
и весь синхронный свет
пересекает медленными швами
инверсионный след
ты скажешь небо в голубой ливрее
но тело в ней черно
а впрочем бред ведь ты всего скорее
не скажешь ничего
уставить в землю взгляд и в незабудки
раз неба не обнять
ты скажешь смертный слаб а впрочем дудки
ты промолчишь опять
как след небесный мы живем редея
не размыкая рты
вот мой последний шанс подумать где я
и кто такая ты
тайна времен
бывало смолоду среда
как ясень пнями
окружена была всегда
другими днями
махнешь с соседом по второй
плеснет брательник
глядишь то пятница порой
то понедельник
не так чтоб вторники одни
но вдруг под старость
повыпали другие дни
среда осталась
сидели пили без вреда
года летели
зачем пропали и куда
все дни недели
мы как на острове стоим
нам нет спасенья
ни брата с вермутом своим
ни воскресенья
муравьиный лев
в кармиэле на площади столики полукругом
чтобы млечная ночь отовсюду текла видна
мы разлитое наспех давясь допивали с другом
сам я брезжил не шибко а он и вообще едва
он пытался сказать что автобус назавтра в девять
а где рвется время там выйдет и нить тонка
но зачем же настолько я тоже не мог поверить
или это сказал не он и вообще не тогда
я ему возразил хоть язык в колтунах как вата
дескать время внутри потому что кругом края
самый анкер земли в получасе езды от цфата
или что-то другое сказал и вообще не я
был он тучен в ту пору и еле отлип от стула
круасан над поселками друзов сиял высок
а наутро шуршало в ушах я решил простуда
как сухая листва как в песочных часах песок
эта память на дни как на рыбий парад акула
но и другу пробоина в календаре не в упрек
он тогда не сказал да и вспомнить ему откуда
было что не пройдет полугода и он умрет
вспомнил школа на стенке часы чернила справа
книжка с членистоногими не прозевай звонок
муравьиный лев анкер мира воронка страха
и песчинки послушные с шелестом из-под ног
* * *
сквозь зной из глаз по воробьям и вербам
зарубку выгрызая на коре
сообрази что дальше делать с ветром
и кровяные реки в рукаве
в черемухе в очередях пчелиных
чуть рвется время тотчас отруби
по вечерам нетопыри в чернилах
синицы днем сильней любой любви
апрельский воск напрасно не прольется
пока ракиты в трос не скрутит грусть
пусть лучше так всегда и остается
или уже нельзя но лучше пусть
будь ближе рукокрылым небо бреда
ночь рытый бархат в стразах и под ним
те на кого в груди надежда грела
те из которых сам я был одним
всегда на крайнего короче список
кто в луже обнаруженный малек
так к челюсти исчезновенья близок
и так от божьей жалости далек
и жалость ложь и блажь надежда эта
в излучине кровотеченью вслед
когда из-за стрекоз не видно света
но тьма в лицо еще быстрей чем свет
фламмарион
проговорили вечер ни о чем
точили лясы в диспуте ученом
о вакууме им пересеченном
когда он был космическим лучом
ты разговаривал с разумным газом
он возражал и речь его текла
ныряя в твой желеобразный разум
как мотылек в препятствие стекла
раз вещество порабощает дух
здесь важно выбрать верное из двух
когда поверишь притче и умрешь
преодолев телесные преграды
предстанет ли душе двойная ложь
рядясь в изнанку поправимой правды
пристало ли кто мозгом нездоров
космическому уступив маразму
так соблазнять материю миров
в особенности слизь и протоплазму
учить что мироздание резня
и требовать чтоб каждый божий атом
был остальным соратником и братом
недурно бы но в жизни так нельзя
где шелестит бесшовный черный шелк
и в нем антифотон фотону волк
вот говорят за тридевять земель
еще не перейдя порога смерти
подобный нам одушевленный гель
пришел к сращению земли и тверди
проткнуть лазурное стекло жезлом
наружу из кустарного мирка бы
там все пропорции добра со злом
соблюдены там колесо меркабы
и колесо второе в колесе
хоть в этом здесь убеждены не все
вдоль обода рябит узором глаз
четырехзевный зверь в крылатой нише
не человек а вразумленный газ
но он теперь течет из мозга тише
черемыш
и еще вот такое
в пыльном свете св сквозь прощальное сало людское
ты как азбуку смысла безмозглое слово твердишь
келебыш телемышь черемыш
я тебе не отвечу
повстречаю ночного таксиста прощанья предтечу
с колокольчиком черных ключей и спрошу его лишь
что за адрес чудной черемыш
эти суки таксисты
словно топями выпи и к случке ослы голосисты
нам стеклянная радуга в горле вагона тверда
вот как мы расставались тогда
я и сам если надо
сочленяю фонемы без вящего смысла и лада
небывалого бога взашей заклинаньем гоня
чтоб отлип к ебеням от меня
это вещь или место
чевенгур человечина член чебурашка челеста
перочинным ван гоголем смазана кровь и сурьма
в час когда ты сходила с ума
я юлю на платформе
точно кольчатый чукча в пургу в человеческом шторме
в чемоданчике юкола впрок мертвечины куски
пост не сдан отпускайте такси
пусть бы ты перестала
отовсюду гранитно прощаться со мной с пьедестала
всей немилостью глаз и во рту как клыки у моржа
это жуткое слово держа
обольщаться не надо
черемыш это чушь в лучшем случае пригород ада
где над водкой граненой как штык и при всей колбасе
никогда мы не свидимся все