Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 24, 2009
Залавруга — крупнейшее местонахождение наскальных изображений (около 1200) на Белом море. Находится близ г. Беломорска, на берегу Залавруга — пересохшего протока р. Выг. Часть петроглифов обнаружена под культурным слоем при раскопках стоянки Залавруга 1 (2-я половина 2-го тыс. до н. э., рубеж неолита и эпохи бронзы). Техникой выбивания сплошных силуэтов на гранитных скалах изображены отдельные фигуры людей и животных, а также композиции, в том числе сцена зимней охоты на лосей, сцена морской охоты на белуху и т.д. (БСЭ)
Предание умалчивает о том, были ли здесь человеческие жертвоприношения, но известно, что это было культовое место. Сначала здесь были скалы – тысячелетия назад, потом – русло реки, которое теперь вновь обнажилось, чтобы открыть миру свои странные письмена. Здесь творилось что-то жуткое, и даже сейчас, четыре тысячелетия спустя, чувствуется, что это место во власти каких-то древних непостижимых и недобрых сил, что оно намеренно завлекает видимой доступностью своих петроглифов, потому что, как только ступаешь в это каменное русло, перестаешь принадлежать себе: ты чувствуешь, что перед тобой громада и ты беспомощен перед ее силой.
Но Залавруга не так проста – у нее тысячелетняя мудрость – она знает, что всякий, мало-мальски обладающий интуицией, в ужасе шарахнется от нее, и она предпринимает контрманевр – она завораживает. Ведь ей нужны именно те, кто способен ее прочувствовать. Те, кто подчинил свою жизнь рассудку, никогда не поймут и не увидят настоящей Залавруги.
Эти мягкие мхи, эти тяжелые камни, это свинцовое небо – они пьются как божественное вино, они дурманят и от них невозможно оторваться. Чувство опасности уже не мешает, оно придает нотку блаженной остроты этому сладостному букету… Вы не идете по Залавруге – вы в нее погружаетесь, вы в ней тонете, и в каком-то странном экстазе наблюдаете блики света, играющие на поверхности воды, которой вы уже захлебываетесь…
Она поглотит и растворит в себе без остатка, она останется такой же таинственной и величественной, а о вас никто никогда не вспомнит. Она – морок, демоница, погибель, русалка, сирена, Сцилла и Харибда, танцующая Саломея… И она прекрасна.
Она пожирает всякого, кто в нее попадает, и при этом – безразлична и погружена в себя. Ей нет дела до современности: она осталась во втором тысячелетии до нашей эры, в той жизни, что изображена на петроглифах: голые люди, олени, белухи, луки и стрелы, убийства, возмездия, лодки, лыжи, следы на снегу…
Я вошла в нее и почувствовала, что она разыгрывает со мной что-то вроде шахматной партии: на каждый мой шаг вглубь нее (ход) она отвечает своим шагом (ходом) вглубь меня. И как я беззащитна перед ее нечеловеческой мудростью. Это изначально неравная игра – без малейшего моего шанса на выигрыш.
Она засасывала меня, как трясина, я шла только вглубь и вглубь, хотя знала, что это верная гибель, у меня не было сил развернуться и бежать прочь: я понимала – куда бы я ни побежала – я разобьюсь о ее каменные берега.
Черное русло из гладкого монолита камня с круглыми зеркалами луж. Я на дне реки – настолько древней, что она успела пересохнуть или изменить путь своих потоков. И только сумеречное небо надо мной – такое низкое и все же недосягаемое. Я на дне какого-то колдовского котлована, и мне вовек из него не выбраться.
Я перескакиваю с одного каменного острова на другой, густые перелески манят меня в свою глушь, обещая великую честь – главную роль в действе, которое вечно разыгрывается на этом капище.
Я стою – и мне больше не странно, что индейцы вставляли себе в зубы драгоценные камни и съедали еще бьющиеся, только что вырванные сердца своих врагов… Все это здесь мне чувствуется понятным, неизбежным и обоснованным. Я полностью оторвана от цивилизации, в которой жила, от ее правил и табу. Здесь другой мир, и я ощущаю его законы и их внутреннюю правоту. Я захлебываюсь – и мне не приходит на ум попытаться выбраться на поверхность… Я чувствую, что уже начинаю исчезать, поглощаться Залавругой…
Но – немного резкий поворот головы – и зазвенели гроздья серебряных монеток моих сережек. И я – бывшая даже не среди этих реальных каменных глыб, а уже не знаю где – в запредельности, – я снова вижу себя на дне этого каменного котлована. И я иду прочь. И специально встряхиваю головой, чтобы монетки звенели и отгоняли от меня сгустившиеся чары – ведь Залавруга может заплутать меня в тропинках своих перелесков и не дать мне выйти. Я чувствую, как она хватается за меня, но край моих одежд снова и снова выскальзывает… Монетки звенят – и это ей мешает.
Я вспоминаю женские платья племени мурома – они все увешаны бубенчиками – рукава, края подолов, кокошники… Это отпугивало злых духов. Должно быть, мурома жили где-то рядом с местом, подобным Залавруге.
Я шла, и все во мне ныло немоим голосом: “Вернись, вернись, иди в эти черные камни, в эти мягкие лапы елей и мхов, иди обратно – в сердце Залавруги, в сгущающуюся ночь”… Сладкая тьма разливалась у меня за спиной, и я чувствовала, что вот-вот она настигнет меня и я не смогу уже перечить ей и себе…
Я дошла до края этого адски прекрасного царства, я вынырнула из него в обычную северную деревню с пятью домами, с проходящей мимо узкой асфальтовой трассой. Здесь уже никто никуда не звал. Мгла, которая гналась за мной по пятам, сюда не проникала. Здесь не было второго тысячелетия до нашей эры.
Я ушла из Залавруги. Но разве от нее уйдешь? Может быть, я десять лет буду жить, как ни в чем не бывало: ездить в трамваях и поездах, сидеть за компьютером, смотреть телевизор… А потом вдруг, неожиданно для самой себя, уйду в черную ночь, доберусь до Залавруги, забреду в ее мхи, не разбирая и не запоминая дороги. И мгла сгустится, обступая меня. А утром на каменном дне никто не обнаружит моих следов.