Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 23, 2009
***
Темнеет. Земля отдает накопленный жар.
В городе ничего, кроме порушенных стен.
По лиловому небу летит полосатый шар
в корзине стоит силиконовый манекен.
Жизнь – форма существования синтетических тел.
Военная форма тем лучше, чем пуговицы блестят.
Строй противника краше тем, чем он поредел.
Вдовы прекрасны, поскольку в черном грустят.
Боится Петр – завтра полтавский бой.
Над верхней губой дергается короткий ус.
Гетман целует флаг желтый и голубой,
Карл кричит с колокольни: «Сдавайся, рус!»
Москвой на французской ладони любуется Бонапарт,
слушает пение птиц, вспоминает Аустерлиц.
Перед обритым школьником стопка контурных карт.
Найди двести сорок отличий в очертаньях границ.
Из трех сражений, лежащих на одной прямой,
одно находится между двумя. Хорош военный парад!
Трепещут-пестрят знамена с золотой бахромой.
Пушки палят, шарик летит, птички парят.
***
Шестилетний мальчик представляет себя
подкидышем у чужих
своенравных людей. Огромная, тучная мачеха-мать,
трезвый отец ИТР – пьяный, жестокий мужик,
всю ночь будет в объятиях мачеху мять.
И мачеха будет стонать а потом храпеть,
и матрас на пружинах позванивать и скрипеть.
За ужином мальчик не ест, мечтая о том,
что его держат впроголодь, молча сидит, направляя взгляд
в мир, откуда он родом, где под лавровым кустом
мама-нимфа и папа-сатир обнявшись сидят.
На вечнозеленых деревьях оранжевые плоды,
мраморные колонны, источник чистой воды.
Рано утром мальчик выходит помочиться с крыльца
в белый хрустящий снег, и, рубаху задрав к животу,
видит кривые, поросшие шерстью, как у сатира-отца
крепкие ноги и огромную срамоту.
И он бегает по двору, оставляя следы копыт,
рысью, аллюром, переходя в галоп…
Мать говорит: что-то Петенька беспокойно спит,
должно быть, заболевает. И целует ребенка в лоб.
***
Плох город, который не разделяет река, как волосы на пробор,
Скучен город, где нет хоть одного холма.
На высоте лучше поставить дворец или собор,
через реку воздвигнуть мосты, в долине построить дома
для людей поплоше, на каждой площади колодец или фонтан,
небольшая церковь, лавочки и лотки.
Здесь продают фрукты-овощи, а вот там
птица-смерть о булыжник точит свои коготки.
Воспитатели с мрачными лицами выводят галдящую детвору,
парами, за руки, пастухи на рынок гонят овец.
Существует много примет, но все не к добру,
начнешь рассказывать сказку, тут и сказке конец.
Каждый третий – спасен, каждый второй – одержим
бесами или памятью о канувших временах.
Бьют своих,чтоб чужие боялись. Кланяются чужим.
На сто колдунов – один экзорцист-монах.
Говорят, что часто изгнанники-духи бывают в гостях
у экзорциста, гоняют чаи, неторопливо речь
ведут о вечном, рассказывают и о суетных новостях
и прощаются со словами: «Отче! До новых встреч!
***
Скучно гулять по проспекту, где проходили войска
победным маршем, не зацепив волоска
на голове Истории. Боже, какая тоска!
Портики, лестницы, статуи, выставившие мечи —
все похоже на декорации – здесь учи, не учи
роль — провал обеспечен, лучше молчи.
Хоть бы выпал снег – стало бы чуть светлей.
Подросток, не нюхавший пороху, нюхает клей.
Не жалеешь мать – себя пожалей.
Но себя-то как раз и не жалко, лучше пролить слезу
над героем мультфильма про козу-дерезу,
про рыбку со вспоротым брюхом, плавающую в тазу,
про чешуйки прилипшие к лезвию кухонного ножа,
про кошку летящую примерно с пятого этажа,
думающую: Что за день! Хорошо, хоть погода свежа.
***
Шла сухорукая девка с утра до рынку,
в здоровой руке несла со сметаной крынку,
а на душе тревожно и злобно, что страх, то мрак.
и, учуяв мрак, увязался дорогой за ней нечистый,
что хорек, узкоглазый, черный, пушистый,
в крынку – скок, сметанку выел, распух, хочет вылезти – а никак.
Смотрит девка – в крынке рожки, копытца, зубки,
глаза-угольки, дух табачный, как у деда из трубки,
страшно крынку нести,а бросить, известно, жаль.
Только вот идет ей хилый монашек навстречу – что ты
вся скукожилась, нет ли страха, или какой заботы,
в чем забота твоя, поведай свою печаль.
Постоял, послушал, потряс седою бородкой,
говорит – иди прямиком через лес дорогой короткой,
в заброшенный скит – не век же беса нести!
Стань, помолись, всех прости, и ту, что наслала порчу,
иссушила руку, сдавила грудь, навела тоску или корчу,
даже ведьму прости, и крынку перекрести.
А стала девка с молитвой, и всех простила,
даже бабку-ведьму, а крынку перекрестила,
сухой рукой – позабыла вмиг, что больна.
И лопнул бес, и исчез, яко дым, истаял,
яко воск от лица огня, и мрак навсегда оставил
грешную душу, и крынка сметаны полна.
***
В пустыне примерещится город, окруженный садами.
В море почудится берег. С годами
понимаешь: иллюзия – главное. Остальное –
гроб повапленный, острие стальное
мука мученическая, горе горькое, проливное,
грязь непролазная, непроходимая чаща,
молитва – да минует меня сия чаша,
чтобы мне не пить ее, впрочем, Твоя воля, не наша.
Наша воля хуже неволи, невыносимой боли
в каждой клеточке тела, нужно встряхнуться, что ли,
убрать со стола, навести порядок, насколько это
возможно здесь и теперь, а не когда-нибудь, где-то.
В городе кажется, что умрешь в деревне, в собственной хате,
под иконами, не рыдай Мене, Мати,
в миру кажется, что убежишь от мира и мир тебя не поймает,
самое страшное, человек понимает,
что все это кажется, закуривает папироску,
думает, чтобы пусто было тебе, недоноску.
***
Кружево веток, крошево льда –
идет большая вода,
подымается, подступает к селу,
вплотную к домам. На полу
мутное серое озеро. Вот,
по нему кораблик плывет.
На кораблике домовой
озирается, чуть живой.
Тоскливо скотина ревет в хлеву.
Церковь – Спас-на-плаву.
Собираться пора, уходить пора,
да жаль своего добра.
Лучше жить под водой, но в дому своем,
с чешуйчатой рыбой вдвоем.
Рыба плывет от окна к печи,
говорит человеку: молчи.
И он молчит – словно в рот воды
набрал, а вокруг следы
разоренья, развала, песчаная муть,
не выпрямиться, не вздохнуть.
Вместо неба – поверхность воды изнутри.
Красиво-то как! Смотри.
***
В начале этой истории благословим
Единого, благословен Он во веки веков!
Когда Эвимейлех был взят на небо живым,
он долго ходил среди ангелов и облаков.
Он дивился перистым, радовался кучевым,
он говорил душам праведным «Мазль Тов!»
Вдруг он видит – кораблик по небу плывет не спеша,
с корабля хасиды машут ему руками: «Эй,
старик! Мы видим – в тебе живая душа.
Помоги нашим вдовам прожить достойно остаток дней.
Мы плыли в Святую Землю. Но не доплыли, увы:
волны морские потопили нас, как котят.
Спустись на землю, скажи нашим вдовам, что мы мертвы,
могут выйти замуж вторично, если хотят.»
И Эвимейлех сошел на землю, и вскоре добрел туда,
где обитали страдалицы, и, на площади их собрав,
сказал: «Не вернутся ваши мужья назад никогда,
Единый взял их Себе и был, наверное, прав.
Вы можете новых мужей взять, вернее, они
могут взять вас в жены, и в том не будет вины!»
Но ответили вдовы: «Кончаются наши дни.
Мы от старости высохли. Мы никому не нужны!»
И ребе увидел, что зря спустился с небес,
все смеются над ним, никто не верит ему.
Что старухам век доживать доведется без
новых мужей – каждой в своем дому.
И ребе заплакал. Но тут в корчме
заиграла скрипка, запела труба не в склад и не в лад.
И ребе начал плясать – как не в своем уме.
И пляшет до сей поры. И ноженьки не болят.