Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 23, 2009
Все идет своим чередом, мы постепенно умираем, сначала весело, потом грустно. |
Май
Эта яблоня и сейчас растёт в том дворе, на том же самом месте, правда, теперь она стала гораздо ниже и сгорбилась, словно старуха. Но всё равно, из года в год, весною на её ветках появляются маленькие цветы.
Сколько лет прошло, а я помню, как бабушка моя, царство небесное, всё говорила: «Смотри Коленька, это яблоня — антоновка. Вот придёт август — будем собирать урожай».
А я лежал в тени зелёных ветвей, на просторном гамаке и щурился от бесконечных солнечных зайчиков, прыгающих в молодой листве.
Прохладный майский ветер время от времени пересчитывал яблоневый цвет, бабушка укрывала меня теплым розовым одеялом и тихо шептала: «Спи- спи», затем, положив мне под бок большого плюшевого медведя, уходила куда-то в дом.
Когда её шаги стихали, яблоня наклонялась и начинала меня рассматривать. Наверное, ей было интересно узнать кто я такой, — но я толком ничего не мог рассказать о себе.
Тогда яблоня еле слышно вздыхала и что-то шептала ветру. Ветер то слушал её, то улетал куда-то, хотя всегда возвращался, словно боялся, что придёт кто-то другой и уведёт от него яблоню.
Но никто не приходил. Только прилетали пчёлы, они монотонно гудели в розовом цвете, а я, убаюканный шепотом листьев, уже спал.
Солнечные зайчики все так же прыгали среди ветвей, но я ничего этого уже не видел, потому, что был где-то очень далеко, в тех детских снах, где ангелы играют с детьми.
В конце мая, с небольшим опозданием, к нам в сад прилетал соловей. Бабушка всегда любила слушать его песни. Обычно он пел из больших кустов сирени, что росли сразу за домом. Казалось, всё вокруг замирало, когда он пел.
Умолкал даже ветер, шептавший антоновке что-то личное. Молодой месяц наклонялся над кустами сирени, пытаясь разглядеть певца, но в сумерках это было совершенно невозможно: кусты надёжно охраняли его. Месяц ещё какое-то время щурился, затем, понимая, что всё это бесполезно, отворачивался и начинал пересчитывать бледные майские звёзды. Он всегда их пересчитывал и если замечал, что какая-то плохо держится, пытался прикрепить её получше, протирал и только после этого успокаивался.
Но однажды месяц под утро уснул, и, выйдя во двор, я увидел в зелёной траве упавшие звёздочки. Тогда бабушка сказала, что это всего лишь цветы — одуванчики. Но мне всё не верилось. Я смотрел в небо и думал: если там, в вышине, нет звёзд, значит, они упали на землю.
Июнь
В начале лета яблоня становилась тише, она почти не разговаривала с ветром, а среди её листьев появлялись маленькие зелёные яблоки. Наверное, она и была такой тихой потому, что боялась потерять свои смешные плоды.
В это время к антоновке часто прилетали любопытные синицы и драчливые воробьи. Синицы всё время прыгали по веткам, пытаясь что-то спросить. А серые воробьи громко ругались, забавно растопыривая крылья. Яблоне это не очень нравилось, но она молчала и только грустно вздыхала, если они, в драке, сбивали её маленькие яблоки.
Помню, когда воробьи начинали свои потасовки, я часто подходил к антоновке и, подняв голову, пытался понять, из за чего же они всё-таки ругаются. Но это было бесполезно, они всё время кричали, что-то непонятное, не обращая на меня никакого внимания.
Тем временем дни становились всё длиннее, казалось, ещё немного, и ночи исчезнут вовсе. Солнце просыпалось рано утром и медленно плыло по голубому небу, заливая весёлым светом зелёный июнь. В его свете окончательно растворились маленькие звёзды-одуванчики. Вначале они превратились в белые шарики, а затем и вовсе улетели вместе с ветром неизвестно куда.
Лето окончательно вступило в свои права. Оно прорастало зелёной травой, пело птичьими голосами и дарило нам своё тепло. Всё вокруг дышало летней жизнью. И хотя я ещё ничего не понимал, мне тоже становилось весело и легко.
Июньские дни всегда заканчивались очень поздно. Под вечер на голубом небе можно было увидеть бледную и заметно располневшую Луну. Она очень стеснялась своего вида и часто пряталась в проплывающих мимо розовых облаках. Но антоновка всё равно любила подолгу смотреть на неё и молчать. В такие минуты мне казалось, что на всей земле стоит точно такая же тишина, пахнущая жасмином и свежескошенной травой.
В этой тишине хорошо было слышно, как далеко за рекой считала чьи-то годы кукушка. Бабушка часто спрашивала её о себе, но кукушка внезапно умолкала, и бабушка, грустно улыбаясь, говорила: «Ничего, Коленька, это лето мы обязательно переживём. Смотри, сколько яблок будет на антоновке, кто ж их соберёт, если не мы?»
Я смотрел в её глаза и кивал головой, не понимая бабушкиной грусти. Тогда я был уверен, что мы будем жить вечно.
Июль
Июль всегда начинался с больших, бело-голубых башен-облаков. Они медленно плыли над нашим двором и никогда не смотрели вниз. Ни мы с бабушкой, ни антоновка их совсем не интересовали. Казалось, они были выше всех и сильнее. Облака могли закрыть собой даже солнце, правда, ненадолго. Об этом всегда очень быстро узнавал ветер. Он сразу прилетал и, надувая свои толстые щёки, изо всех сил дул в сторону огромных башен. Поначалу это ничего не давало, облака оставались немыми и безразличными. Хотя вскоре всё начинало меняться, башни рушились прямо на глазах, умоляя о пощаде. Но ветру было мало этого, он продолжал дуть, пытаясь навсегда прогнать надменные облака. И они действительно исчезали, превращаясь в маленькие тучки, которые всхлипывали от огорчения тёплым, слепым дождём.
«Смотри, смотри быстрее, Коленька, — радуга». Бабушка указывала рукой куда-то вверх, на разноцветную дорожку в небе. Я поднимал голову и, щурясь от выглянувшего солнца, смотрел на радугу. А она плыла над нами неведомо куда, чудом спасшаяся из плена башен-облаков.
Антоновка тоже пыталась смотреть на радугу, но теперь яблоки были больше и тяжелее, они тянули её ветви к земле. Ей было нелегко, и мы с бабушкой подставляли под её ветви высокие рогатины. Яблоня благодарила нас шепотом листьев и умолкала.
В конце июля облака появлялись снова, правда, теперь их было больше. Они шли низко над землёй, цепляясь за высокие тополя в конце сада. Быстрые ласточки пытались пробиться сквозь них к солнцу, но у них ничего не получалось. Тогда они летели к ветру за помощью, но его нигде не было, и ласточки возвращались ни с чем. Они растерянно кружили над садом, пока не начинался дождь.
Дождь всегда наполнял воздух прохладой и свежестью.
Тяжёлые капли били по зелёным яблокам антоновки, барабанили по крыше дома, стекали по окнам веранды. В это время я сидел у окна и смотрел на плачущий сад. Наверное, он плакал потому, что знал — у лета остался в запасе всего один месяц.
Маленькие ручейки с тонущими муравьями всё бежали по песчаным дорожкам сада, а яблоня уже начинала ронять первые, ещё недозревшие яблоки.
После дождя я ненадолго выходил из дома. Бабушка надевала мне чёрные резиновые сапоги, и я бродил в них по холодному саду. Первые жёлтые листья лежали в мокрой траве, словно умершие солнечные зайчики. Я поднимал их и грел в ладонях, но они не оживали.
Август
В августе с летом происходило что-то непонятное. Солнце, заметно опустившееся над горизонтом, светило как бы между прочим. Казалось, что у него появились более важные дела и наш двор стал ему совершенно неинтересен. По утрам было свежо, даже прохладно, а в небе всё чаще стали появляться стаи улетающих птиц. Они что-то жалобно кричали нам на прощанье и навсегда таяли в бесконечной голубой дали. Я не знал, как быстро они вернутся, а бабушка говорила, что только следующей весной. Меня это вполне устраивало, хотя я и не совсем понимал, когда наступит следующая весна.
Августовские дни были заметно короче, они всегда были наполнены каким-то непонятным ожиданием и странной печалью. В воздухе появлялись, невесть откуда взявшиеся, паутинки. Они летели наперегонки к свету через наш сад, и я всё время чувствовал их прикосновение.
Вечерами бабушка садилась на лавочку у крыльца, подолгу глядела на закат. Я был рядом, и мы вместе смотрели, как надвигается ночь. Она всегда приходила откуда-то из-за реки, зажигала в сумерках звёзды и вывешивала над антоновкой огромную Луну.
Наверное, самое красивое, что было у августа, это совершенно чёрное, полное звёзд небо. Оно смотрело на меня, не мигая, своими бесчисленными глазами и молчало. Возможно, эти глаза уже искали меня, но никак не могли найти, а всё потому, что ветви антоновки надёжно хранили меня от всего, что происходило в этом огромном мире.
Небо августа было таинственным и непостижимым океаном. В нём было всё: и философская тишина мирозданья, и бесконечность Млечного Пути, и моя судьба, однажды начертанная кем-то в далёком созвездии Рыб.
Тем временем Луна спускалась всё ниже и, наконец, касалась ветвей антоновки. Яблоня еле слышно кланялась ночной королеве, благодарила её за эту честь и замирала.
Антоновка так и стояла всю ночь, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить волшебную тишину неба. Казалось, всё вокруг спало в таинственном свете звёзд, и лишь сверчок, живущий под нашим крыльцом, тихо напевал свою бесконечную песню. Она невесомо плыла под этим таинственным небом, затем поднималась к звёздам и растворялась среди Млечного Пути.
Это была ночь над всем миром.
Но близилось утро, одна за другой гасли звёзды, Луна покидала серое небо. В это время сонный рассвет невзначай проливал молоко на густые чернила ночи. Из темноты постепенно проступали силуэты деревьев. За окном веранды появлялась сначала антоновка, а затем и весь сад. Небо на востоке становилось все светлее и светлее, пока, наконец, из-за высоких тополей не появлялся первый луч солнца.
Между тем, август заканчивался, наша антоновка ещё больше гнулась под тяжестью своих плодов. К тому времени они уже налились жёлтым светом, и яблоня, наверное, уже сама не могла дождаться, когда мы освободим её от бремени. «Осторожно клади их, Коленька, не бей, они очень нежные», — говорила бабушка, подавая мне очередное сорванное яблоко, и я бережно клал его к остальным в большую картонную коробку.
Вообще-то яблоки начали опадать уже давно. Несколько раз мы уже собирали их, затем несли на веранду.
Помню — шёл дождь, бабушка сидела за столом и резала яблоки тонкими дольками, для сушки. Веранда сразу наполнялась запахом лета. Яблочные дольки на глазах темнели, а я раскладывал их на большом фанерном листе. Когда дождь заканчивался, мы выносили сушку во двор, там дольки окончательно темнели и морщились от солнца. Но всё равно они ещё долго хранили запах лета.
Из сорванных яблок бабушка обычно варила варенье. Она стояла у плиты и помешивала его деревянной ложкой, а я смотрел, как лопаются тягучие пузыри по краям большого алюминиевого таза. В это время на веранде стоял непередаваемый запах, и уставший август нередко приоткрывал дверь, чтобы опять услышать его. Мы ничего не имели против: в конце концов, августу оставалось быть с нами всего несколько дней. И однажды я случайно увидел, как он прощался с нашим садом, с пожелтевшей яблоней, с башнями-облаками. Он был очень грустным, всё пытался убрать на прощанье жёлтые листья из нашего двора, но к тому времени их уже было очень много. Наверное, от этого в саду было очень светло, только свет этот был холодным.
А небо с каждым днём становилось всё выше, и как-то раз август растворился в нём без следа.