Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 21, 2008
В конце 19-го века в Российской империи женщинам было запрещено получать высшее образование. Именно по этой причине юная петербурженка Лу Саломе отправилась учиться в Европу. Судьба этой женщины была очень интересной, а влияние, которое Лу Саломе оказала на культурную жизнь Германии трудно переоценить. Фридрих Ницше просил руки и сердца Лу, но получил отказ. Вероятно, своему Заратустре Ницше дал некоторые ее черты. Позже у Лу случился роман с Рильке, которого тогда звали Рене Мария Рильке. Но имя Рене показалось Лу недостаточно мужественным, поэтому поэт ради возлюбленной заменил его на Райнер. Забавно, но с именем “Мария” таких проблем не возникло. Именно Лу познакомила Рильке с русским я зыком и русской культурой. Влюбленные дважды приезжали в Россию, где Рильке увлекся русской культурой и встречался с Толстым, Репиным и Леонидом Пастернаком. А спустя некоторое время Лу Саломе стала ученицей и возлюбленной Зигмунда Фрейда.
С Рильке самые дружеские отношения Лу Саломе сохраняла до 1926 года, когда Рильке умер от лейкемии. Сам он считал, что умирает от заражения крови, которое у него началось после укола шипом розы. Тогда он написал эпитафию самому себе:
сном не быть ничьим среди стольких
век.
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel
Lidern.
В оригинале слово “reiner” является своеобразной подписью, посколько оно звучит так же, как имя поэта. В переводе это созвучие удалось сохранить в первой строке: “Роза… прекословие крайне радостное…”
В поэзии иногда встречаются детали, которые являются подписью автора. К примеру, великий Ли Бо часто упоминал в своих стихах Венеру, китайское название которой звучит очень похоже на имя поэта. Шекспир зарифмовал одно из своих стихотворений так, что подпись “William Shakespeare” стала последней строчкой. В несколько вольном переводе Якушкиной это выглядит так:
О чести, верности невиданной вздохнем,
О Птицах, возлежащих здесь вдвоем.
Уильям, Потрясающий Копьем.
That are either true or faire,
For these dead Birds, sigh a prayer.
William Shake-Speare
А Роберт Фрост в одном из своих чудесных стихотворений не случайно использует в конце стихотворения (третья строка снизу) слово “frost” — “морозец”.
О, кротость утра в октябре.
Листы хрупки в своей красе,
И на заре подуй борей —
Растратит все.
Над лесом слышен зов гусей,
Назавтра лягут на крыло.
О, кротость утра в октябре,
Пусть будет на заре светло,
Неспешным сделай день такой.
Сердца открой к твоей игре,
Чтоб нас игрою отвлекло:
Лист первый утром отдели,
К полудню оброни другой;
Потом — в саду, затем — вдали;
За дымкой солнце спрячь, и лей
Багрянца чары по земле.
Постой, постой!
Винограда ради, чей лист поник,
По стене начав, как Сизиф, рост,
Чья иначе потеряна будет гроздь —
Виноградин ради, лишь ради них.
Оригинал
October
O hushed October morning mild,
Thy leaves have ripened to the fall;
To-morrow’s wind, if it be wild,
Should waste them all.
The crows above the forest call;
To-morrow they may form and go.
O hushed October morning mild,
Begin the hours of this day slow,
Make the day seem to us less brief.
Hearts not averse to being beguiled,
Beguile us in the way you know;
Release one leaf at break of day;
At noon release another leaf;
One from our trees, one far away;
Retard the sun with gentle mist;
Enchant the land with amethyst.
Slow, slow!
For the grapes’ sake, if they were all,
Whose leaves already are burnt with frost,
Whose clustered fruit must else be lost-
For the grapes’ sake along the wall.