Опубликовано в журнале Новый берег, номер 20, 2008
Я отношусь к Богу так,
как хотела бы, чтоб компьютер
относился ко мне.
Да, и я зависаю, и меня глючит.
Каждый delete – душераздирающий взвизг
вселенско-катастрофического
“за что!”. Был –
пока я не стала отправлять файлы в корзину,
ни за что, но и не просто так.
Трояны удаляются автоматически,
и это не обсуждается.
Как-то дареный конь,
которому по-русски не смотрят в зубы,
загрузился ласковой валентинкой
и обгрыз мне память. “От ить инкубы!”,–
взываю, вызвала: “вот кретинка”.
Юзерица не замечает зловредной нецки,
бдит архангел с крыльями – почтальон.
Черт расссылкин лысиной о паркет стучится:
“вы выиграли миллион”.
Мир, засорившийся не по-детски,
деинсталлируется как сон.
С каждым новым процессором
я слушаюсь все быстрее,
не задаю лишних вопросов,
вот и компьютер
как бы солидаризуется со мной:
говорю insert, значит, надо вставить,
говорю: перейти на латиницу,
значит, alt shift – этого он не любит,
кряхтит, не понимает, зачем,
но больше не говорит мне:
засунь себе в задницу свой антивирус.
февраль 2008
О блоке питания и батарейках
Бог – это Блок питания. Мы работаем от сети.
Встроенная батарейка была не видна,
потому и взывали: о боги, боги,
не рассчитывая на батарейку.
Но однажды в Римской Империи
решили узнать, на сколько ее хватает.
Не хватило. Сдохла та батарейка.
А евреи оставались в сети
и благодарили Блок питания,
кланяясь.
Бог далек, невообразим, а сказано:
по образу и подобию.
Вдруг, такой же, как мы,
он ходит неузнанным
по одним с нами улицам,–
догадались народы.
И ЧеловекоБлок дал им яркую смальту,
чтоб собирали мозаику,
окрасил радугой масло, чтобы гадали,
кисточкой по холсту.
Дал твердую воду, заигравшую витражами
соборов – отплывающих посуху кораблей
с каменными антеннами.
Научил резать время на кадры –
подарил светозаписывающую пластину,
наконец, разрешил летать,
чтоб все ощутили себя ангелами.
Но не тут-то было.
Блок, он же Тетраграмматон,
дал десяток подсказок про время:
свет-скорость-ток-гравитация-
память-носитель-запись
превращающая и тела в алфавит.
“Бог сохраняет всё”.
Чем лучше учимся сохранять мы,
тем больше отгадок, тем ближе к Блоку,
тем дольше работает батарейка.
Мы обрадовались, как дети:
нет никакого Блока,
есть только встроенная батарейка.
Мы ее в хвост и в гриву, на всю катушку,
(много вольт съело то, что обманывали прослушку).
И вот батарейка сдыхает,
тысячи рук тычутся в миллионы розеток,
гнезд или кнопок дистанционных пультов:
ради Бога скажите, где подключают питание?
“Несохраненные данные” –
мигает табличка –
“отправить Блоку сведения об ошибке?”
“Отчет отправлен”. А дальше,
дальше-то что нам делать?
Когда батарейка сдыхает –
внутренние мониторы корчат гримасы,
краска облупляется с шедевров,
стекает как грим по лицу,
хакеры взламывают систему,
ангелы плачут – пользователи, обыватели,
зато торжествуют демоны,
блокопротивные токовампиры, каратели
и кумиры.
февраль 2008
Опись
Глубокоуважаемый шкаф
отличается от вольтеровского кресла тем,
что во чреве, в пещере, неудобно сидеть.
Никто уже не прячется от мужа,
внезапно вернувшегося из командировки.
На слуху налеты, а не прилеты,
в анекдотах наезды, а не приезды.
десница Каменного гостя –
растущие из одного локтя
налоги, вклады, приклады, предлоги.
Все сидят на складных стульчиках,
как попугаи на жердочке,
и такие же красивые,
и так же хорошо выговаривают слова.
Козетки, вензели, завитушки –
это к Пушкину.
Вазы хрустальные, щучки фарфоровые –
это к Сталину и Хрущеву.
Кладбище пустых бутылок в углу,
антисоветские – на подоконнике.
Это на Брежнева я возвожу хулу
и на последовавших покойников.
Коробочки от биг-мака,
добытые в очереди очередей,
в серванте соседствуют с разной бякой,
оставшейся от эона вождей.
На почетном месте – банка растворимого кофе,
привезенная в ЦЦЦП
из Америсы – в ней был профит
перестройки тюрьмы в купе.
Но и кофе давно весь вышел,
и обмылок исчез в руках.
Человеческий фактор – в нише
экологической – терпит крах.
Глубокоуважаемый шкаф покрылся
пылью. Завыл металл –
танки выползли, с ними крысы –
ЦЦЦП захрипел и пал.
В вольтеровском кресле думаю о несущих
конструкциях языка:
близок локоток, да не укусишь
(неужто так хочется локотка?),
и вот же – кусают локти.
Ими и пнут. Чувство локтя
греет, с ним одним уют.
Дурные локти голове покоя не дают.
Секрет вольтеровского кресла –
в подлокотниках, похожих на чресла,
вынашивающие длинную опись
предметов перед отправкой их в пропасть,
рожающие в неизвестность.
январь 2008
Россия и Европа
Европе всегда сорок лет,
а России шестнадцать,
девочка с бантиком, хочет нравиться,
дома ругаются, трудное детство,
деды, сидевшие и стрелявшие,
родину защищавшие,
но так и не защитившие.
Крепостная и фрейлина
в своем позапрошлом веке,
узнали, что сообща продолжали род,
став прабабками
родителей девочки с бантиком,
обделенных бабками,
которые Европы родители
зарабатывали, победители,
а тут их сбрасывали охапками,
пусто-пусто и густо-густо,
одним брильянтами, другим капустой,
несмотря на революционную мутацию.
Только водка объединяет нацию.
Девчонке молоденькой, в бантиках,
хочется неба в брильянтиках.
Европе сказали: “сорок лет – бабе век”
век назад, а ей всё сорок,
может, и шестьдесят,
но с подтяжками сорок,
а России с натяжкой шестнадцать,
это мальчишка, в детской колонии,
вешал училку, заснял на мобилку
чтоб родители-интеллехенты
всплескивали ручонками: сын – дебил,
хочет свести нас в могилку.
Мальчик Россия вольный,
он себе выберет претендента
на звание предка, дедушки малолетка,
все на одной качались когда-то ветке,
евродядька еще попросит его: спаси!
любовник старый, а все красивый, в своей беретке,
его имам – ам, тут-то ему и понадобится хам
с навыками спецназа.
Старый развратник мальчика рад послушать,
только хочет пока что побольше газа,
лучше девочка, все же, насколько лучше!
апрель 2008
Пенсионеры
В Москве орудует банда
одиноких пенсионеров,
они выбирают себе женщину,
одну или двух,
и сталкивают на рельсы.
Они приходят на платформу метро
будто бы для того, чтоб куда-то ехать,
а ехать им некуда:
поликлиника рядом
и рыночек, пенсия на дом,
если б они не выжили из ума,
их ждала бы тюрьма,
но продуманный издавна мизер —
на снотворное и телевизор —
мозг прессует до камушка,
а нервы раздувает до пожара,
Россия – это такая страна,
где не положено жить до хрена.
Пенсионер – брюзга, склочник,
эгоист, лишний человек,
маленький человек, мифоман,
цепкий, хваткий, ворчливый,
надоедливый, маразматик и перечник,
кого нет в этом перечне,
тот не пенсионер, а старейшина, по идее,
чем дольше живешь, тем умнее.
апрель 2008