Опубликовано в журнале Новый берег, номер 19, 2008
Я шла Таврическим вечерним,
Пустынным, сумрачным, и шум
С проезжей Кирочной, наверно,
Умолкнув, обострил мой ум.
И по темнеющей аллее –
Свет падал снизу: выпал снег –
Навстречу шел с открытой шеей,
Без шапки, в куртке человек,
Подросток, мальчик, и улыбка
Его ко мне и не ко мне
Обращена была: ошибка?
Иль той же радостной волне
Поддавшись, удивлен вниманьем,
Взглянул в глаза, смутясь слегка?..
Мы обменялись пониманьем
Смешным: на белые снега
Слетело, черное, воткнулось
Перо… какой-то знак? привет?
И я, как мальчик, улыбнулась,
Всему нездешнему в ответ!
* * *
А мертвая письменность, знаю,
Сродни той туманной мечте,
Что тянется робко по краю,
Влечется к предельной черте.
И где-то есть ключ к дешифровке
Но где он затерян – бог весть!
И хитрой подобен уловке
Загробного таинства здесь.
Когда на площадке в Публичке
Смотрю, проходя каждый раз,
И вижу на темной табличке
Невнятный рисунок-рассказ,
Я думаю: жизни картинка,
Ее непонятный чертеж,
Загадка, приманка, новинка,
Таинственный замысел!.. Что ж,
И жизнь, как посмотришь с холодным
Вниманьем, привидится вдруг
Кружением мысли бесплодным
Поломанных буквиц вокруг…
……………………………….
Но если найдем, разгадаем
И что-то поймем в тишине, –
Наполнится счастьем и раем,
И смыслом бесценным вдвойне!
* * *
А.К.
Мне никогда таких не написать стихов.
Нездешние, они пришли невесть откуда.
Пересказать нельзя: сюжет нелеп, таков,
Что не дотронуться – растает это чудо.
Старинных перечень утраченных имен
Зачем волнует так, как звуки труб победных,
К ногам положенных поверженных знамен,
Простреленных насквозь парадных шапок медных?
Не воинские, нет, приватные вполне –
Зосима, Феоктист, Ефим и эта фраза
О снеге, что пескам подобен и волне,
Он чудным образом с их именами связан,
Необъяснимым! Вот – порхает белый снег,
А имена смешно топорщатся и лезут
Из восемнадцатого в наш практичный век,
В наш календарь, на стол, где пластик и железо.
И более того, сказалась в них душа
Без слов, без лишних слов, одним перечисленьем,
В них столько воздуха, насыщенным дыша,
Как бы взволнованы совместным появленьем…
Душевным опытом мы сходны, ты и я,
Но есть у душ такой неповторимый норов,
Жестикуляция и мимика своя,
Сама поэзия рождается в которых.
* * *
Для завтрашнего дня готов сегодня он
С достоинством терпеть нужду, она – помеха,
Не более того, и словно быстрый сон
Предутренний, пройдет вне шума и вне спеха.
Он и сегодня там, где мысли и дела
Спланированных дней и будущих свершений,
А ты, участница, как будто приросла
К береговой тропе сегодняшних хотений.
“Сегодня!” – просишь ты, “ах, завтра!” – он в ответ.
Не хочет понимать, что, в сущности, сегодня –
То самое “потом”, с которым встречи нет, –
В сознании звено, посредник только, сводня.
И если лишь ему абстрактному кадишь,
Не видишь, что ушла та бытия частица,
Что кажется – пустяк и побрякушка лишь,
Но – радость, посмотри, но – в небесах синица!
Исследователь так, смотрящий в телескоп,
Всецело поглощен бесхозным звездным стадом,
Не видит ни сосны, крутой наморщив лоб,
Ни тучки над своим осиротелым садом.
* * *
Что-то есть в нас – подобие сгустка слепящего света
Или взрыва большого Вселенной, – нарушив покой,
Это что-то стремится наружу всей силой, и это
Называет болезнью один и любовью – другой.
То есть мир в этой вспышке встречается внутренний с внешним,
С тем, который без нас так прекрасен вполне.
О, клубится внутри! – и путем непрямым, центробежным
Ищет встречи с предлогом услужливым на стороне.
Приручить не удастся врожденную дикую силу
И поставить ее бесконтрольный заряд на учет.
И Гомером, и морем бездумная руководила,
И форели она помогала пробиться сквозь лед.
Ах, напрасно философы видят лишь противоречье
Между нею и разумом; что он один без нее?
Он не справится, немощный, даже с логической речью,
Убеждает лишь страсть, лишь стремленье – akme, остриё!
* * *
Ну, как научиться спокойствию, где?
Как вынудить сердце тихонько стучать?
Прищуривать чувства, ступать по воде,
Держать себя, как говорится, в узде?..
Я – бешеный конь? Как его обуздать!
Какое-то средство, возможно, и есть.
Лечебное зелье, таблетки, гипноз.
Я выбрала бы алкогольную смесь,
Когда бы могла я ее предпочесть
Восстанию в душу забравшихся ос!
Когда-нибудь надо смириться. Когда?
Молчит неразборчивый, сумрачный рок.
И что же, мой друг, уповать на года? –
И лампочка светит исправно тогда,
Когда пробегает по проводу ток.
* * *
Кто эти люди, трансвеститы?
Их мир мне чужд, совсем чужой!
Я вслед по лестнице разбитой
Спускаясь к морю за тобой,
Как тень, как страж послушной свиты,
Вдоль линии береговой,
Перебираюсь постепенно
В тебя, душа полна насквозь
Тобой, сливаюсь совершенно
Неотличимо, даже врозь,
И боль под чашечкой коленной
Твоя сидит во мне, как гвоздь.
Любовь! Она различий пола
Не ведает, ее словарь –
То фортепьяно, то виола,
Сегодня так, как было встарь,
Как при Франческе и Паоло –
Ни пол, ни век, ни календарь.
* * *
Свет и тень, жар и холод, я знаю, восторг и печаль
Друг за другом идут, гром и молния, не совпадая,
Но и не разлучаясь, вдвоем непременно, а жаль, —
Кто-то сверху любуется: дружная связка какая!
Злое слово “беда” фонетически в кровном родстве,
В самом тесном, с “обидой”, они в тесноте — не в обиде,
Но и радость, изнанка их, в бедной моей голове
В затемненном каком-то стоит заштрихованном виде.
А когда отнимаются силы, все чувства взамен
Понемногу сворачиваются, как если бы мышью
Они минимизировались. До свиданья, Шопен,
До свидания, жизнь… Спохвачусь: где обида?.. Затишье…
* * *
…пурпур и виссон.
Г.Иванов
…Чей шелестит виссон?
В.Набоков.
“Всё навсегда потеряло значенье”,
Только закаты остались, виссон.
Что это? Ткань или воображенье?
Вымышлен образ, неясен фасон.
Белый виссон, голубой, желтоватый
И шелестящий – у каждого свой.
Влагу души темноводной, – как вата,
Впитывает стихотворной строкой.
Кто его видел? Никто! Но в изгнанье,
В соревнованье, в журнальной вражде
Он пригождался, двусложный, и втайне
Соединял, утешая в беде.
И в недоступном пространстве той сферы,
Где, виртуальный, полощется он,
Слух осязает подобие веры,
Ветер оттуда, ночной аквилон.