Опубликовано в журнале Новый берег, номер 18, 2007
* * *
Здравствуй! – пишет тебе Александр К. –
или это святой Лука? –
у меня на кухне течёт река;
на башке – колпак дурака
с бубенцами – слышишь ли как звенят
эти самые бубенцы?
Все дороги в Рим ведут, что понят-
но в итоге приводят в цирк.
Здравствуй! – пишет крылатый раввин из Бельц –
всё по-прежнему, я живу;
запиваю Гиннесом холодец,
поколачиваю жену.
В кулаке – нефритовый стебель, а в
тайнике – астральный двойник.
Я читаю книги, когда я прав –
то есть я не читаю книг.
Здравствуй! – пишешь. Задумываешься – кому.
Смотришь в зеркало – там не я.
А под лампою полчища синих мух
и не действует трупный яд.
Почему не действует – знают Юнг,
Чанг и прочие конфуци-
анцы. Осень. Раввин улетел на юг.
Александр уехал в цирк.
* * *
Это как в детстве. Сижу на крыльце золотом;
царь одесную, инопланетянин ошую.
Мокрые листья летят, прилипают к пальто.
Море волнуется, яхту качает большую.
Это как в детстве. Сапожник тачает сапог.
Храбрый портной изучает подкладку жилета…
Мягко спускаются сумерки цвета сельпо,
а без изысков – неопределённого цвета.
Море волнуется. Я засыпаю. Крыльцо
плавно вращается.
Всё возвращается – хочешь?
Это как в детстве. Стучу в мировое яйцо
папиной ложкой. И предпочитаю в мешочек.
* * *
точно тусклым мастерком костерка
сны замазывает день выходной
да скользит немолодая река
за ссутуленной лесною спиной
точно ветер ни о чём говорит
сам с собою в допотопных лугах
и выводит на прогулку Магритт
карасей на человечьих ногах
а позднее раскисает лубок
бродит ливень за оседлостью черт
и летает над водой голубок
ударяясь головой о ковчег
* * *
Помешивая ложкой постный суп,
глядит в окно старуха в богадельне:
там небожитель, отходя ко сну,
творит молитву, а его подельник
к афишной тумбе привалился, смерд.
Что между ними общего? А то, что
с деревьев пастернаковская медь…
дошли до точки и обоим тошно.
Старуха видит грязный тротуар.
Тот – у афишной тумбы – голосует,
в такси садится, выпускает пар
из пасти, точно облако рисует.
А рукокрылый водит по лицу
прозрачными ладонями, пока не
развоплотится, проникая в суть
пословицы про спевшихся с волками.
В эфире то помехи, то попса.
В кефире – прошлогодняя оса.
В распухшем горле – философский камень.
ПАРОХОДИК
Пароходик, оставшийся в памяти –
светлячок, недобиток, дружок.
Поднимайся, родная, на палубу;
хорошо, говори, хорошо.
Хорошо, когда в небе дымящемся
цвета сливы, в ручных кучевых,
ямщики пролетают на ящиках,
ловят вторники и четверги.
Хорошо, когда осень и выжата
желтизна из опавших личин.
Может, движутся, может, не движутся
замерзающие трубачи.
В пионерское детство заброшены,
становитесь под гипсовый труп.
Доброй ночи, всего вам хорошего,
только что тут хорошего, друг?
Пароход, пароходишко куцый, но
не сдаётся упрямец, плывёт.
Ты как хочешь, а я на экскурсию
в ностальгический ракурс. И вот
загорается куст бересклета и
тушат Бога, дожди волоча…
Ты как хочешь, а мне фиолетово
что прожиточный воздух конча
* * *
наклоняется ли дождевая
башня, с мельниц течёт ветряных
оставляет ли доктор живаго
мокрый свет в головах жестяных
латифундию ли латимерий
наблюдает во сне идиот
или это у маленькой веры
плавники прорастают в девон
чтоб любовь, как она б ни ныряла
глубоко, не достала до дна
чтоб одна ледяная нирвана
ледяная нирвана одна
* * *
и станут чай с малиновым вареньем
пить по утрам, пока мы исчезаем
и двойники эфирные над нами
прозрачными знамёнами висят
всё тот же чай с малиновым вареньем
когда оса пикирует на блюдце
мне 8 лет, а может быть, 12
я полный, безнадёжный аутист
божок, что топчет муравьёв на даче…
есть муравьи иные, милый мальчик
но боги аутисты как один
да, как Один…
я ничего не помню
вторую свадьбу отмечали скромно
я, представляешь, даже не напился
а, засыпая, встретил муравья:
огромный, тёмно-красный и казалось
растопчет, если только не проснуться –
центурион какой-то, мать его
когда бы грек увидел наши иглы…
да, так и есть – я ничего не помню
мне дела нет до знаменитой Федры
до муравьёв, до Бога, до тебя
* * *
1
ветер лает, собака носит
мускулистый Анубис сам
курит трубку святой Иосиф
в инвалидной коляске сна
у Иосифа хлеб и спички
карта звёздного неба, где
прячут ангелы лица птичьи
чтобы в зеркало не глядеть
2
лижет яблоки в сновиденье
свет раздвоенным языком
Ка гуляет – смотри – отдельно
притворяется двойником
морда сфинкса в часах песочных…
когти гарпии, львиный зев
на папирусе – жаль, испорчен –
иероглифы: я, Рамзес…
3
выбирается дым из трубки
застилает потухший нимб
брови призрака в рваной куртке
поднимаются вслед за ним
а под скомканным небом южным
сквозь мерцание певчих орд
душит яблоню скользкий ужас
адамитов, вкусивших от