Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 18, 2007
Памяти отца
1
Из далека, из высока, чуть различимая вначале,
Меня окликнула строка – и стали тише от печали
Ночной фонарь и сад ночной, такой старинный в лунном свете,
Как будто он следил за мной в теченье двух тысячелетий.
И в наступившей тишине внезапно птица закричала
О том, что более чем мне, известно ей самой, пожалуй…
2
Еще и ты не одинок,
И я не одинок,
Зажженной спички огонек
Еще дрожит у щек.
Мы оба смотрим на звезду
И в сумраке сыром
Молчим в неприбранном саду
Над тлеющим костром.
Еще его не горек дым
И горяча зола,
Еще и память нам самим
Ничуть не тяжела.
Еще в молчанье нашем есть
Такая полнота,
Как бы сама Благая Весть
Сомкнула нам уста.
Покуда медлит ночь без сна,
По тысяче примет
Отреставрируй времена,
Которых больше нет:
По шелестам – вечерний сад,
По отсветам – костер,
По лицам, что в дыму сквозят, –
Пустеющий простор…
Нет на последнем рубеже
Случайности родней,
Чем воскрешение уже
Оттрепетавших дней.
3
В погоне за временем – тем, что уже протекло,
Встают на осеннем рассвете, во тьме дождевой,
Подходят к окну, рукавом протирают стекло
И смотрят на тополь с почти облетевшей листвой.
А в памяти — лампы настольной березовый свет
И ты – над тетрадкой склонившийся в теплом дыму…
А рядом – неловкий мальчишка двенадцати лет
О чем-то болтает и жмется к плечу твоему.
Помедли, помедли… еще ты не носишь очков,
И теплая сила в твоих узловатых руках.
И кажется, сам ты недавно сошел с облаков
И в точности знаешь о том, как живут в облаках.
Помедли – еще ты стоишь над зеленой рекой
И держишь цветущую ветку жасмина в руке,
И темное солнце, всему сообщая покой,
Еще продолжает дрожать у тебя на щеке.
Помедли, наивный провидец, лукавый мудрец!
С вечерней звездою свое ощущая родство,
Ты знаешь и сам, что бессмертья волшебный ларец
Всегда достается лишь тем, кто не ищет его.
В погоне за временем – тем, что уже истекло,
Встают на рассвете и в серой клубящейся мгле
Подходят к окну, рукавом протирают стекло…
Любой одинок, и никто не один на земле.
4
Истосковалась моя ладонь
по твоей ладони,
Истосковались мои глаза
по твоим глазам…
Тесная память моя
на пустынном ночном перроне –
Это, по сути дела,
и есть я сам.
И в темноте предрассветной,
как на иконе,
Вижу,
лицо запрокинувший к небесам:
Истосковалась твоя ладонь
по моей ладони,
Истосковались твои глаза
по моим глазам.
Пригород
(Февральские мотивы)
1
Оттепель. Полурастопленный лед.
Мокнущие провода.
Пригород этот попал в переплет
И не заметил когда.
В сумерках каплет с приземистых крыш ,
Прежний сменен реквизит…
Время
воздушным гимнастом с афиш
Вниз головою висит.
В местности, где ни концов, ни начал,
В самый разгар февраля
Снег обеспамятел и одичал
И обнажилась земля.
2
Даже в беспамятстве, корчась от боли,
Этой картины забыть не смогу:
Мутное солнце и серое поле
В полураскисшем февральском снегу.
Есть ли блаженнее участь на свете:
Жить на Руси, обретая судьбу,
В замкнутом времени, как в лазарете,
В карцере, что ли,
в свинцовом гробу…
3
Февральская сизая слякоть
Иль мартовский нежный мороз –
Нет повода, чтобы заплакать,
А будь он – так не было б слез.
Овальная лужа в низинке
На солнце янтарно-черна,
И хвоя, как в чашке чаинки,
Всплывает с песчаного дна.
И снова, как в самом начале
Судьбы, застающей врасплох,-
Знобящее чувство печали
В разломе времен и эпох.
Три стихотворения
1
В поезде ночи долги, если вдвоем.
И бесконечны, если один на свете.
То, чем Господь ссужает, не отдаем –
Ни половины даже, ни даже трети.
Чтобы сполна расчесться – и речи нет,
Не возвращаем взятого, хоть убейся,
Точно и впрямь реально продлить билет
По окончанье, как говорится, рейса.
2
В тамбур ли выйду – точно обвал дождя
Слух переполнил, отяжелил ладони…
Встречный промчался мимо, гремя, гудя,–
И на мгновенье стало темней в вагоне.
В самом-то деле, что до меня – ему?
Я ж от него тем более не завишу…
Но почему-то, всматриваясь во тьму,
Тающий шорох Икаровых крыльев слышу.
3
В общем вагоне еду, на боковом,
Вслушиваюсь в размеренный гул колесный,
А за окном стеною синеют сосны –
Вдоль полотна – в молчании гробовом.
И наблюдаю из-под прикрытых век,
В чей-то баул напротив уткнув колени,
Как на рассвете, в голубоватой пене,
Прямо на рельсы тихо ложится снег…
* * *
Вот и снова звезда восковая
В незашторенном раннем окне,
Над грядой тополей остывая,
Посылает сигнал обо мне.
И в чужих временах, на рассвете
Неизвестно которого дня,
На какой-нибудь дальней планете
По нему оправдают меня.
Но покуда – в молитвах и в муках –
Из души изгоняется зло,
Тает время, подобно тому как
За спиною Икара – крыло.
Памяти отца
1
Из далека, из высока, чуть различимая вначале,
Меня окликнула строка – и стали тише от печали
Ночной фонарь и сад ночной, такой старинный в лунном свете,
Как будто он следил за мной в теченье двух тысячелетий.
И в наступившей тишине внезапно птица закричала
О том, что более чем мне, известно ей самой, пожалуй…
2
Еще и ты не одинок,
И я не одинок,
Зажженной спички огонек
Еще дрожит у щек.
Мы оба смотрим на звезду
И в сумраке сыром
Молчим в неприбранном саду
Над тлеющим костром.
Еще его не горек дым
И горяча зола,
Еще и память нам самим
Ничуть не тяжела.
Еще в молчанье нашем есть
Такая полнота,
Как бы сама Благая Весть
Сомкнула нам уста.
Покуда медлит ночь без сна,
По тысяче примет
Отреставрируй времена,
Которых больше нет:
По шелестам – вечерний сад,
По отсветам – костер,
По лицам, что в дыму сквозят, –
Пустеющий простор…
Нет на последнем рубеже
Случайности родней,
Чем воскрешение уже
Оттрепетавших дней.
3
В погоне за временем – тем, что уже протекло,
Встают на осеннем рассвете, во тьме дождевой,
Подходят к окну, рукавом протирают стекло
И смотрят на тополь с почти облетевшей листвой.
А в памяти — лампы настольной березовый свет
И ты – над тетрадкой склонившийся в теплом дыму…
А рядом – неловкий мальчишка двенадцати лет
О чем-то болтает и жмется к плечу твоему.
Помедли, помедли… еще ты не носишь очков,
И теплая сила в твоих узловатых руках.
И кажется, сам ты недавно сошел с облаков
И в точности знаешь о том, как живут в облаках.
Помедли – еще ты стоишь над зеленой рекой
И держишь цветущую ветку жасмина в руке,
И темное солнце, всему сообщая покой,
Еще продолжает дрожать у тебя на щеке.
Помедли, наивный провидец, лукавый мудрец!
С вечерней звездою свое ощущая родство,
Ты знаешь и сам, что бессмертья волшебный ларец
Всегда достается лишь тем, кто не ищет его.
В погоне за временем – тем, что уже истекло,
Встают на рассвете и в серой клубящейся мгле
Подходят к окну, рукавом протирают стекло…
Любой одинок, и никто не один на земле.
4
Истосковалась моя ладонь
по твоей ладони,
Истосковались мои глаза
по твоим глазам…
Тесная память моя
на пустынном ночном перроне –
Это, по сути дела,
и есть я сам.
И в темноте предрассветной,
как на иконе,
Вижу,
лицо запрокинувший к небесам:
Истосковалась твоя ладонь
по моей ладони,
Истосковались твои глаза
по моим глазам.
Пригород
(Февральские мотивы)
1
Оттепель. Полурастопленный лед.
Мокнущие провода.
Пригород этот попал в переплет
И не заметил когда.
В сумерках каплет с приземистых крыш ,
Прежний сменен реквизит…
Время
воздушным гимнастом с афиш
Вниз головою висит.
В местности, где ни концов, ни начал,
В самый разгар февраля
Снег обеспамятел и одичал
И обнажилась земля.
2
Даже в беспамятстве, корчась от боли,
Этой картины забыть не смогу:
Мутное солнце и серое поле
В полураскисшем февральском снегу.
Есть ли блаженнее участь на свете:
Жить на Руси, обретая судьбу,
В замкнутом времени, как в лазарете,
В карцере, что ли,
в свинцовом гробу…
3
Февральская сизая слякоть
Иль мартовский нежный мороз –
Нет повода, чтобы заплакать,
А будь он – так не было б слез.
Овальная лужа в низинке
На солнце янтарно-черна,
И хвоя, как в чашке чаинки,
Всплывает с песчаного дна.
И снова, как в самом начале
Судьбы, застающей врасплох,-
Знобящее чувство печали
В разломе времен и эпох.
Три стихотворения
1
В поезде ночи долги, если вдвоем.
И бесконечны, если один на свете.
То, чем Господь ссужает, не отдаем –
Ни половины даже, ни даже трети.
Чтобы сполна расчесться – и речи нет,
Не возвращаем взятого, хоть убейся,
Точно и впрямь реально продлить билет
По окончанье, как говорится, рейса.
2
В тамбур ли выйду – точно обвал дождя
Слух переполнил, отяжелил ладони…
Встречный промчался мимо, гремя, гудя,–
И на мгновенье стало темней в вагоне.
В самом-то деле, что до меня – ему?
Я ж от него тем более не завишу…
Но почему-то, всматриваясь во тьму,
Тающий шорох Икаровых крыльев слышу.
3
В общем вагоне еду, на боковом,
Вслушиваюсь в размеренный гул колесный,
А за окном стеною синеют сосны –
Вдоль полотна – в молчании гробовом.
И наблюдаю из-под прикрытых век,
В чей-то баул напротив уткнув колени,
Как на рассвете, в голубоватой пене,
Прямо на рельсы тихо ложится снег…
* * *
Вот и снова звезда восковая
В незашторенном раннем окне,
Над грядой тополей остывая,
Посылает сигнал обо мне.
И в чужих временах, на рассвете
Неизвестно которого дня,
На какой-нибудь дальней планете
По нему оправдают меня.
Но покуда – в молитвах и в муках –
Из души изгоняется зло,
Тает время, подобно тому как
За спиною Икара – крыло.