Роман, продолжение
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 16, 2007
Перевод Сергей Юрьенен, Аурора Гальего
Мои друзья
Роман, продолжение
Перевод: Сергей Юрьенен, Аурора Гальего
Язык оригинала: французский
IV
Над дверью отеля Канталь был белый шар с заглавными буквами, как шар Лувра.
Я вошел. Через занавеску различил столовую, которая, должно быть, служила кабинетом, буфет с рядами миниатюрных балюстрад, почтовый ящик с секциями, письма в которых стояли.
Я постучал в стекло двери, осторожно, чтобы не разбить. Драпировка раздвинулась, и сидящий человек откинулся назад, чтобы меня увидеть.
— Что вам угодно?
— Господина Бийара, пожалуйста.
Не ища в памяти, он ответил:
— Тридцать девятая, шестой этаж.
На первом этаже ковер кончился. Каждая дверь была пронумерована. Тюки с простынями загромождали лестницу.
Одолевая ступеньки, я думал о любовнице Бийара. Чтобы подавить смятение, которое мной овладевало, я повторял: она уродлива… она уродлива… она уродлива…
До последнего этажа я добрался, почти потеряв дыхание. Было похоже, что мое сердце изменило свое место, так сильно оно билось.
Наконец я постучал. Дверь была тонкой: она резонировала.
— Кто там?
— Я.
Было бы проще назваться по имени, но из застенчивости я пытаюсь его избегать. Мое собственное имя, когда я его произношу, всегда вызывает у меня странное впечатление, особенно перед дверью.
— Кто «я»?
Я не мог не ответить:
— Батон.
Бийар открыл дверь. Я заметил сидящую женщину и — в зеркале шкафа — отражение всей их комнаты.
Эта юная девушка была красавицей. Вьющиеся волосы извивались так, будто свет лампы их обжигал.
Остолбенев, я стоял на пороге, готовый отсюда бежать.
Она поднялась и пошла ко мне.
И тогда от безумной радости я лишился дара речи. Ощущение, что горячий ветер ласкает мне лицо, бросило меня в дрожь. В избыточном возбуждении я хлопнул Бийара по плечу. Несмотря на свое ликование, возвращая руку, я почувствовал себя смешным. Мне хотелось смеяться, танцевать, петь: любовница Бийара была хромой.
Комната была заурядной. Какой-нибудь румын, какая-нибудь девушка легкого поведения или мелкий служащий могли обитать в такой. Газеты, на которых были поставлены кастрюли, зубная щетка, стоящая в стакане, камин, набитый бутылками.
— Нина, завари-ка кофе!
Девушка зажгла керосинку, запачканную яичным желтком.
Это предложение, обязывающее меня задержаться, наполнило меня радостью.
Несомненно, только для того, чтобы не показать, что он заметил, что молчание становится все более неловким, Бийар разыскал гайку в ящике для инструментов, а его любвница протерла изнутри несколько чашек, большим пальцем. Что касается меня, то я хотел говорить, но все, что находил, слишком уж выдавало намерение положить конец смехотворной ситуации.
Эта юная девушка была красавицей. Вьющиеся волосы извивались так, будто свет лампы их обжигал.
Остолбенев, я стоял на пороге, готовый отсюда бежать.
Она поднялась и пошла ко мне.
И тогда от безумной радости я лишился дара речи. Ощущение, что горячий ветер ласкает мне лицо, бросило меня в дрожь. В избыточном возбуждении я хлопнул Бийара по плечу. Несмотря на свое ликование, возвращая руку, я почувствовал себя смешным. Мне хотелось смеяться, танцевать, петь: любовница Бийара была хромой.
Комната была заурядной. Какой-нибудь румын, какая-нибудь девушка легкого поведения или мелкий служащий могли обитать в такой. Газеты, на которых были поставлены кастрюли, зубная щетка, стоящая в стакане, камин, набитый бутылками.
— Нина, завари-ка кофе!
Девушка зажгла керосинку, запачканную яичным желтком.
Это предложение, обязывающее меня задержаться, наполнило меня радостью.
Несомненно, только для того, чтобы не показать, что он заметил, что молчание становится все более неловким, Бийар разыскал гайку в ящике для инструментов, а его любвница протерла изнутри несколько чашек, большим пальцем. Что касается меня, то я хотел говорить, но все, что находил, слишком уж выдавало намерение положить конец смехотворной ситуации.
Когда на меня не смотрели, я осматривал комнату. Пар, срывающийся с носика кофейника, извивался. Наволочки подушек на кровати были посередине черными.
— Тебе с молоком?
Я ответил, что все равно.
Мы уселись вокруг стола. От страха наступить на ноги моим хозяевам я забил ноги под стул.
Скорость, с которой был приготовлен кофе, вызвала у меня неудовольствие. Я прекрасно знал, что, выпив его, нужно будет уходить.
Нина обслужила нас, придерживая крышечку кофейника.
— У вас, наверно, хороший кофе, — сказал я перед тем, как его попробовать.
— Из магазина Дамуа.
Я размешивал его долго, чтобы, когда я его выпью, на дне чашки не осталось бы сахара. Потом я стал пить глоточками, заботясь о том, чтобы ничего не опрокинуть во время поднесения блюдечка к подбородку.
— Еще? — спросила Нина.
Хотя чашка была маленькой, из вежливости я отказался.
Внезапно Бийар положил свою руку на мою, без видимых причин.
Первой моей мыслью было ее убрать — прикосновения мужчин меня стесняют, но я ничего не сделал.
— Послушай-ка, Батон.
Я смотрел на него. Поры усеивали его нос.
— Я должен попросить тебя кое о чем.
Перспектива сделать приятное товарищу меня вдохновила.
— Ты не против мне оказать услугу?
— Нет. Нет…
Я испугался, что он обяжет меня сделать нечто незначительное или же слишком важное. Мне нравится оказывать услуги, небольшие, конечно, чтобы показать, какой я добрый.
— Одолжи мне пятьдесят франков.
Наши взгляды встретились. Тысяча мыслей пришли мне на ум. Несомненно, они пришли на ум и Бийару. Между нами больше не было барьеров. Он читал в моей душе так же легко, как я в его.
Секунда сомнения, которое в подобных обстоятельствах ударяет каждого, исчезла, и голосом, который был оправданно торжественным, я ответил:
— Я их вам одолжу.
Я был счастлив — больше тем, что вызвал признательность, чем расставанием с деньгами. Разговор возобновился. Теперь я не стеснялся. Я мог оставаться до полуночи, прийти снова завтра и послезавтра, и когда угодно. Если он у меня одалживает пятьдесят франков, это потому что он мне доверяет.
Деньги моей пенсии были у меня в кармане. Однако я не давал Бийару того, что он попросил. Я делал вид, что больше об этом не думаю. Я чувствовал, что чем больше я оттяну момент, тем более со мной будут любезны.
Сейчас я играл роль. За каждым моим движением зорко следили, надеясь, что я выну бумажник. Давным-давно я не обладал такой важностью. Любое мое слово встречалось улыбкой. На меня смотрели; боялись, что я забуду.
Нужно быть святым, чтобы воспротивиться искушению продлить эту радость.
Ах, как прощаю я богатых людей!
Становилось поздно. Я поднялся. Бийар был бледен: он не осмеливался повторить свою просьбу. Я все делал вид, что больше об этом не думаю, хотя думал только лишь об этом.
Нина, лампа в руке, голова в тени, не двигалась.
Вдруг у меня появилось впечатление, что моя игра понята.
Тогда, чтобы отвлечь подозрения, я вынул бумажник жестом поспешным и неловким.
— Как я рассеян… Я забыл…
Я вынул пятьдесят франков.
— Спасибо, Батон. Верну тебе на следующей неделе.
— О!.. спешки нет!
(Продолжение следует)