Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 16, 2007
***
Когда придет черед попасть
(исчезнуть, говоря честней)
туда, где целым станет часть,
лишившись остальных частей,
всплывут из запасных времен
державный герб и алый стяг,
гитара, сданная в ремонт,
и дядя Коля холостяк.
Он любит дачную “пастель”,
где небо и речная гладь,
и в кресле спит, чтобы постель
с утра не “стлать”, не застилать;
заваривает чай и пьет
из чайничка, башку задрав,
и держит деньги в пачке от
“Дуката”: пригляди, минздрав.
Дрейфуют в небе облака,
личинка плавает в вине:
наклонишь в сторону глотка –
она окажется на дне.
Примеришь вещи и слова
к их забыванию, когда
туда, где жили однова,
вернется времени вода –
как в гости, где неясно кто
хозяин… И запомнит гость
небес пастельное плато
и наберет водицы в горсть.
А где-то крутится винил,
и вечный Коля, краснолиц,
прощальный тащит сувенир
для тех приезжих “со столиц”,
для тех двоих (рука в руке:
стоят они – отец и мать),
ссужавших медяки реке –
на дно: ни наклонить, ни взять.
***
А. Леонтьеву
Вот “книжный полк”: Декарта, Канта, Конта
вся критика, внеклассный список весь,
не взятый в толк. Вот человек: о ком-то,
далеком-близком, мыслящая вещь.
О ком? Вот, из знакомых черт сложившись,
оказывается лицо ничьим.
В тираж выходит диалог, лишившись
посредника. За чтением ночным,
где вперемешку синтез и анализ,
уснет душа. И если за стеной
взаправду будет мир иной, она – лишь
оказия для писем в мир иной.
Чеши, курьерша, к адресатам мнимым,
вступай в причинно-следственную связь
с необходимосущим Анонимом,
хоть так и неизвестно, кто из вас
причина, а кто следствие. Заполни
весь промежуток между “Он” и “Ты”.
Вот невозможность целого. Запомни
родные по отдельности черты.
***
Килевая качка веры, за предел
пониманья уплывающей, как судно.
Я на судно отплывавшее глядел,
и поверилось в том плане, что абсурдно.
Видишь, зыбью удлиняются огни,
желтый свет домов, чьи окна интравертны.
Охвати пространство взглядом. Мы одни,
то бишь “мы” – в числе единственном, наверно.
То к закату (расстояние – плевок)
ветерком относит лодку или ветку.
То пустая конволютка проплывет
сроком годности, давно истекшим, кверху.
То картина моментальная, по шву
расходясь, некрупный дар акына будит.
Как вместить свое огромное “живу”
в то, что есть, и вычесть из того, что будет?
Я глаза закрою, на глазное дно
утяну тот пирс и судно, где на вахте
человек стоит, дежурит. Мы – одно,
то бишь – вера, то бишь то, чего не хватит,
чтобы запросто однажды выйти вон…
Затрещавшее по швам – скрепить застежкой.
В крупный план войти на фоне этих волн,
размывающих срок годности истекший.
***
Узнавай солнца оттиск крестовый
на окне. И окна отворот.
Двор. Обугленность ветки костровой –
вроде инея наоборот.
На другом конце света родные
люди, выросшие, чтобы стать,
кем положено стать, а отныне
осторожно растущие вспять.
Все какому-то вслед эшелону
машет издали речь не о том;
все темней, подступая к жилому,
дня декабрьского бежевый тон.
Там барочная штора укрыла
вид на столик с ночным порошком,
с недочитанной книжкой, двукрыло
распластавшейся вверх корешком.
К изголовью любви изначальной
речь протянется вместо руки
и предмет опрокинет случайный
и не сможет собрать черепки.
***
Переходит на самое зимнее время
беспосадочных рейсов табло.
По ночам просыпаешься где-нибудь в Риме
или где, чтобы стало тепло.
Просыпаешься, как на другом континенте,
непонятно, куда дальше спать;
встать с закрытыми, свитер искать, коченеть ли,
лежа здесь в пять утра, в минус пять.
Принимая Создателя за мецената,
пишешь набело, как в резюме.
Как вести разговор с Тем, чье Имя – цитата,
примерзание рифмы к зиме?
Как вести и с собой, положившись на больше,
согласившись на меньше? В строю
орфеистов, ведущих себя за собой же,
отрицаешь причастность свою.
Если в тесном преддверье жилплощади лица
ждут вселиться, то кто тут чужой?
Удалиться сумей, но сперва утеплиться,
на постой за условной межой,
на другом континенте, на семь дырок туже
затянув поясок часовой,
пробуждаться на свет; пробуждается стужа
между жаворонком и совой.
***
В пригороде, где пустует твой пьедестал,
и однокашник с усами, как у Махно,
сетовавший, что по жизни никем не стал,
стал тем, кого не стало, шагнув в окно;
в вотчине, где, точно лайнер, трубил завод,
но никуда не имел оснований плыть;
там, где сентябрь – в садоводстве сырых суббот
или в тектонике кухонных ржавых плит,
перебери все, что взять с собой. Отключи
все, что включается. Все на своих местах.
Время идет. Квартиранты сдают ключи,
теми, кого к октябрю здесь не станет, став.
В чем наше сходство? Откуда берется то
целое, коего мы составляем часть?
То ли прихожая. Вешалки без пальто.
То ли вокзал, где спешишь, сквозь толпу сочась,
как жирным шрифтом, парадным своим плащом
выделившись в тесной верстке сограждан, на
поезд опаздывая, придержав плечом
створки дверей, за которыми тишина.