Опубликовано в журнале Новый берег, номер 15, 2007
Известив в прошлом послании наших читателей о том, что страхи – непременный атрибут жизни, мы не надеялись совершить большого открытия, а просто пожелали нашим читателям новых страхов, поскольку они неотъемлемы от жизни. Но тут же наткнулись на вопрос, какие страхи предпочтительнее – и сразу попали на проблему выбора, которая для человека мучительнее вызова на партком или воровское толковище.
Буридан, духовный отец известного осла, застрявшего между двумя одинаковыми и равноудалёнными стогами сена, полагал, что человек, столкнувшись с необходимостью выбора, должен выбирать в сторону большего добра. Что обличает в нём человека верующего, помнящего о том, что человек стал человеком, вкусив от плода с древа познания добра и зла. Осёл же его, павший от голода в логическом тупике, того не подозревая, явился жертвой дьявола, само наименование которого есть “разделяющий”. Но столь же странно, как и Буриданов осёл, повёл себя и вольнодумствующий поэт, умиравший от жажды над ручьём, — напоминая нам, что служение искусству с жизнью несовместимо.
Парадоксальность поведения Буриданова осла и вольнодумствующегопоэта вызвана отсутствием в обоих инстинкта самосохранения, который чаще всего определяет выбор любого живого существа в критические мгновения. Преодолевается он чаще всего более сильными инстинктами – спасением рода, родины или вида в целом, что иллюстрируется бросанием в реку за тонущим ребёнком или ратными подвигами.
Материализацей идеи выбора служит камень с надписями, перед которым стоит национальный герой, вполне грамотный малый, читая на невнятом языке, что ждёт его, выбери он ту или иную дорогу. Однако, хотя информация темна и никаких твёрдых оснований для выбора не даёт, герой не цепенеет перед выбором, а смело ступает на одну из дорог, ведомый инстинктом, то есть некой усвоенной прежде информацией, составляющей его личность. А уж куда его инстинкт выведет – это как карты лягут. О.Генри полагал, что, какие бы дороги мы ни выбирали, приведут они всё равно к одному концу, в том смысле, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Кажется, что в общем случае выбор определяется системой ценностей, доминирующих в человеке на момент совершения поступка. У вас, например, бежит кофе и одновременно убегает возлюбленная. Очевидный выбор – бросить кофе и догонять возлюбленную. Только много позже выясняется, скольких бед можно было бы избежать, если бы вы остались спасать кофе. И так без конца – или, вернее, до конца. Известно, что наиболее важные и гибельные выборы своей жизни человек совершает под влиянием сильного чувства — ненависти либо страсти, которая и олицетворяется невинным шалопаем с завязанными глазами. Тут навыбираешь. Вот, например, две женщины (мужчины), а чопорная наша цивилизация приказывает – выбирай одну (одного). Знакомая ситуация, правда? От такой – хоть в бусурманы. Уверяю – вы всегда выберете неверно, просто потому, что выбрали что-то одно, и кажется, что иной выбор был бы правильнее. “Эх, зря пошёл я в пику, а не в черву!” Утешимся, в черву пойти было бы столь же ошибочно.
О логичности выбора, предпринимаемого столь сложной и подвластной эмоциям модели, как человек, говорить не приходится. Какая уж тут логика, когда вместо уютного процветания человек неожиданно для себя самого выбирает гибель или изгнание – род смерти от жажды над ручьём. Да ещё полагает, что тем он и человек, что отказался от растительного существования. Но раз полагает, то так и есть. Недоказуемые утверждения бывают истинны, как доказано тем, что называется строгой наукой. (Строгой тут означает естественной в отличие от противоестественных, в рамках которых мы и обитаем в качестве разного рода сочинителей).
Это проклятое “ту би ор нот ту би” задолго до нас терзало хрестоматийно рефлектирующего датского принца: “Так всех нас в трусов превращает мысль…” Мысль эта – о смерти, о неизвестности, в ней таимой. Тут естественно предположить, что человек, верящий в воскресение (переселение душ, нирвану либо рай — протестанский ли, прибранный, мусульманский ли, сладострастный, etc), то есть в бесконечность бытия, не ограниченного пребыванием на земле, подобными страхами не терзается и много легче принимает решение, влекущее за собой физическую гибель. Да и принц, в конце концов, решается сделать выбор и восстаёт против унижений жизни, демонстрируя, что инстинкт самосохраниени преодолеваетсся нравственным чувством.
Да и чего, спрашивается, так держаться за место статиста, что ни роста своего не прибавит, хоть на локоть, ни жизни не продлит, хоть на дыхание. Видел ты зиму, весну, лето и осень, так и сваливай спокойно, как давний мыслитель учил, всё равно ничего нового не увидишь. А по дороге можно в храм зайти — там он, за углом, – стоял и стоять будет, пока существует смерть. В начале был свет, который и был звук, и стал — слово. Остальное – мнимости. Какой выбор, когда и самого явления своего в этот насильственный мир мы не выбирали? Выбор дан ради выбора, сойдёмся на том, а явлен он наиболее внятно в игре, что и подтверждает сентенция “вся жизнь – игра”.
Действительно, в наиболее полной мере непрестанный и зачастую скрытый выбор, составляющий человеческую жизнь, выражается в игре. Не в шахматы, где побеждает логика и дар просчёта комбинаций, и тем более не в проферанс по копейке за вист, но в игре азартной, без козыря. Или – в творчестве. Или — на рулетке, для полноты эмоций желательно – русской. Для уточнения шансов можно обратиться к теории игр, но от того, что игрок всегда кончает плохо, никакая теория не спасает.
Но кончает он по-разному плохо. В дремотную эпоху застоя в Москве был известен человек редкого ума, одержимый страстью к игре. Приложением его страсти были, правда, не карты, а лошади, но это дела не меняет. Проигрывая, как и всякий игрок, всё, что можно проиграть, как и то, что нельзя, он был вынужден компенсировать расходы, ревностно служа советской власти, которую ненавидел с нежного возраста. Мощный ум помог ему сделать карьеру настолько фантастическую, что он получил открытый счёт в банке. Что обессмыслило игру, а с тем и его жизнь, убив страсть, державшую в напряженнейшей игре эмоций. Не сумев обрести иной предмет страсти, он немедленно умер от поставленного себе спёртого мата. Конём.
Давайте же не терзаться неотвратимым выбором, поджидающим нас не на третьем шагу, так на седьмом, а радоваться ему – как острейшему переживанию того, что дано нам в ощущение жизни. И помнить о древе, вкусив от плода которого, прародители наши неожиданно стали людьми.
Удачного выбора вам, друзья!