Опубликовано в журнале Новый берег, номер 14, 2006
Преумножая поводы тревог,
Прикладывая мерную линейку,
Терзаясь,
Ищешь
Узкую лазейку,
Предлог
Поверить, что сигнальные огни,
Перемещаясь чередой в потемках,
Нащупают тебя рукою ломкой.
Шагни.
***
Только чудится еле слышно
Allegr-ии сигнальный гул,
Четверть тона сломал камышно
И согнул.
То сирены ревут, наверно,
Волны ломятся за планшир,
И роняет музыку скверна
Черных дыр…
***
Названья улиц – тайные посланья:
Сомнение, возмездие, угроза.
Игра без правил, шифром наказанье,
Озноб наркоза.
Причинно-следственные рвущиеся связи,
В цепочке логики – оккультной веры звенья.
Ты ждешь, что в князи выведет из грязи
Знаменье.
Так знай, криптограф, буйный пораженец,
Пятерка чувств ни в чем не виновата,
В картуше улицы, пинках ее коленец,
Поленниц клинописи, рунах полотенец –
Себя утрата.
***
Сомненье в подлинности сходства
С прежним мной:
Я понял вдруг, что стал неузнаваем,
“Я” отчужден от “я”, тесним стеной,
И более себя недосягаем.
Безличность – отчужденности залог,
Но впереди еще метаморфоза –
Когда души скорлупку слущит Бог
И сплюнет в землю чешую невроза.
***
Вплывает вечер, груженный тенями,
Хоронит лета утомленный сад,
А с ним меня
Внизу, под тополями,
Идущего на ощупь, наугад.
Плеск темных вод
Сомкнет в кольцо над бездной
Безумия хтоническая тьма.
Вот только б знать,
Что жить не бесполезно,
Идти вперед и не сойти с ума.
***
Головоломкий ребус и кроссворд –
Соитье площадей и переулков.
Кривлянье кровель,
Напряженье хорд –
Вот города распяленная шкурка.
Все потерявший –
Веру ординат
И непреклонности надменную абсциссу,
Не бойся Этого,
Кто головою над,
И по углам гоняет, точно крысу.
Петляет улицы бегущая строка,
Невычисленный,
Не попавший в лапы,
Взгляни наверх –
Не протекли пока
Чернила Инквизиции и Папы.
На картину Фридриха
И это романтизм? Мне Шпенглер на ветру
Указывает путь холодного светила,
Крах не преодолим, срываются в дыру —
Грядущего мираж и всё, что с нами было.
Художник-теософ, что за спиной стоит,
Пытается понять, запомнить, но – напрасно:
“Таинственный пейзаж”, “великолепный вид” —
За лессировкой слов кто мы — и то неясно.
“Начало” и “конец” — абстракции ума,
Мрак отражает свет, и свет ничто без мрака,
Для них наш пыльный мозг напрасная тюрьма,
Он тёмен изнутри, но светится, однако.
Каспар Давид, увы, отнюдь не Иоанн,
Но откровенья в нем: не возродится снова
Романтики надежд избыточный обман,
Где мертвый шар скользит залогом неживого.
***
Это фактура Времени. Так не стесняйся, щупай.
Птицы летят на Север, реки текут вспять,
И перекраивать речь в поисках смысла глупо.
Дважды ли два четыре? Я сомневаюсь, пять!
Слово – бычок на веревке? Ты приглядись – Юпитер.
Громы падают в ухо, молнии метят в глаз.
Ежели глаз не слеп, ежели ухо не глухо,
И Галилей не проспал Времени звездный час.
Сумрачный часослов Лимбурги пишут ныне:
Ангелы-истребители, право славящий ор.
Слышишь рокот войны под пятым ребром в пустыне,
Мюзикл на Дубровке, бесланский народный хор?
Родины резок “р”, пыльно от слова “Путин”,
Осип осип, сипит. Осень под сенью спит.
Выродок архетип волком глядит из буден,
Корни в подзол пустил речи чужой общепит.
Но ощущает плотность внекалендарный призрак,
Пауз могил отверстых превозмогая тьму,
Вновь обретенное Слово, и отменяется тризна.
Было бы “Аллилуйя” внятно пропеть кому…
***
Время беременно смертью и ожидает срок,
Не отошли воды, не наступили схватки,
Но зараженный мифом дарвиновский вьюрок
Силится сохраниться, с Богом играя в прятки.
Радиопричитания кающихся во тьме
Лишь иногда архивируют раковин звукофонды,
Чаще утерян доступ вечности внутрь извне,
Да и наружу не вырваться слову из уст Джоконды.
Спрячься за амальгамой, там, где густая тень,
Видимость отраженья – вот гордецу услада.
Жизнь твоя после смерти – это, как в полночь – день,
Сполохи и зарницы темных огней Ада.
***
Пятнадцать сотен душ.
За пенною волной,
Под ней последний день живет
На дне ковчега Ной.
А с ним жена и сыновья,
А с ним домашний скот.
На фото третий справа – я,
Со лба стираю пот.
Наш голубь плавать не умел,
Не рыба и не рак,
Он долго таял, словно мел,
Собой сшивая мрак.
Бог, нас забыв, не отделил,
Как прежде, Твердь от Вод,
А я, дурак, Его любил,
А Он – наоборот…
***
приходит смерть обрывком жеста
и занимает чье-то место
полуодетые слова
несвежей плотью жни вдова
цветмет последней колыбельной
над тесной площадью отдельной
где муж прописан и жилец
поскольку умер и мертвец
дыши пластмассовые каллы
платочком ситцевым маши
пускай размножат завывалы
истошный крик твоей души
зачем застывшая гримаса
рука с таблеткой мимо рта
курьеры ангельского NASA
до одуренья пустота
зачем затем что смерть за нами
обрывок жеста недослог
следит оборванными снами
сквозь жизни низкий потолок