Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 14, 2006
* * *
Почерк напоминает прочерк,
Прячется в малознакомом прочем.
Так мы зрачки, точно ручки, прячем
В воздухе, доме и городе, не по сезону зрячем.
На стекле окна проступают совсем не знаки,
Просто потёки, просто следы и звуки,
Я выбиваюсь из силы воли,
Умываю лицо, как руки,
Комкаюсь, как бумаги.
Голос, взятый взаймы, ничего не может,
Разве только слово-другое скажет,
Но другое — ещё не вполне другое;
Я наполняюсь дрожью,
А думаю, что собою.
Кашель, порхнув за пределы горла,
Станет не словом, но гулким сгустком.
Давай не будем сейчас о грустном
И о весёлом.
После совсем не будем.
Всё собьётся, станет единой взвесью.
Не говори об этом, но не молчи об этом.
Пелёнка пыли над всякой вещью
Сама оборачивается предметом.
Сквозь стекло окна проступают тела и тени,
Тянутся к самой изнанке века.
Мы были теми.
Мы стали уже не теми.
Света хватает только на четверть века.
А на две другие хватает совсем другого.
Сумерки сообщают телу свою прохладу,
Не дают проходу.
Я прохожу сквозь свою природу,
Раздвигаю её, как воду,
Но после комом падаю на её ограду.
* * *
Земля, беременная всеми,
Катается на карусели,
Поводит днищем,
Точно ялик.
Мы друг друга ищем,
Покуда не потеряли.
Земля, беременная всеми,
Кто был,
И всем, что будет,
Себя колышет, точно некий студень,
И сытый воздух у неё внутри
Мешается с голодными краями.
Так мы пространство пятками кроили
И застывали сойками в коре.
Чреватая всей уймой без разбора,
Земля не жаждет продолженья разговора,
Пока вода, прямая, точно речь,
Вокруг неё не поспевает течь.
Найти бы где-то выход, но не там,
Где давешняя лёгкость потерялась.
А здесь, где нынешняя нежность и усталость
Сливаются в единую слюну,
Слипаются в единую слюду
И ржавчиной сползают по железу.
Я в этот сад случайно загляну
И только после — насовсем залезу.
* * *
Там, где разум свернулся пружиной, змейкой,
Я кружила беспёрой Святой Семейкой,
Потеряла цель свою, потеряла
Всю себя под прикрытием одеяла.
Всё, что скажешь, — правда,
А того, что не скажешь, — мало.
Мне примститься крошево на изнанке глаза,
Примостится стыд как издержка стиля,
Лучше бы я ничего не знала,
По неведению простила.
Но стена оказывается не моложе дома,
Как дыхание не опрятней дыма,
Мелким жемчугом по подолу
За порог себя выводила,
На порог потом не пускала,
Ничего в себе не искала,
Но, как водится, находила.
Там, где разум свернулся кольцом трамвайным,
Стала бесцеремонным столбом кристальным,
Небеленой костью, клеймом простынным —
Кто не станет, того остынет.
* * *
Между небом и небом плавают фонари.
а) Я люблю тебя.
б) Старею.
Прочее — до фонаря.
Посмотри,
Сколько кругом валяется этого февраля.
Между кожей и кожей, оказывается,
Столько всего лежит,
Что который год перекладываем,
Не покладая рук.
А всю эту жизнь, оказывается, прожить
Не страшней, чем прожечь дыру.
* * *
День просыпается в воздух с изнанки воды.
Я ещё сплю. Я не вижу с изнанки глаз,
Как просыпается город, как просыпается его золотой запас,
Как на трамвайных его путях оплывают медью его следы.
Жёлтое солнце ещё не вполне желто,
Край его ал, его золотистый край,
Оно ловит полупрозревшим ртом
Весь зелёный и белый город
И такой беспричинно красный первый его трамвай.
А надводный город держит себя в руках,
А потом распускает руки и водит себя насквозь,
Ибо что он, как
Не земная горсть и неземная горсть?
* * *
Итак, они жили и были,
Покуда хватало пыли,
Покуда пыль за лёгкие их хватала
И пузырилась далее вполнакала.
То, что каждый вечер они зажигали,
Горело не ярче настольной лампы,
Но их стол поджимал все четыре лапы,
Не иначе как в ожиданье лавы.
И всё время что-то кривилось влево.
Иногда они ложились валетом,
Согревали друг другу ноги,
Составляли друг с другом знаки,
Как будто бы что-то знали.
У них ничего не росло на окнах,
Но они прорастали сами.
Итак, они жили и были,
Вероятно, не всякими, но любыми,
Покуда их общее тело
Не стало огнисто-синим,
Точно некое дело,
Пахнущее керосином.
* * *
Так, красивой женщине не обязательно быть молодой,
А достаточно просто ехать домой с работы
И, не слыша колёс сравнительно скользкие обороты,
Изредка ногтем поскрёбывать о ладонь.
Да, у неё не такая уж искренняя походка,
Но ведь сейчас она, собственно, никуда не идёт;
В транспорте душно, у неё растеклась подводка,
И это как-то по-новому ей идёт.
Шесть часов, но лето, и пока ещё не темнеет,
И так жарко, что впору открыть окно,
Люди входят, и всё становится безотчётливее и теснее,
Так, как будто бы стало совсем темно.
В горле сухо, суетно и неловко,
Чьи-то спины в потоках потного серебра,
Так безудержно хочется кашлять, но это её остановка –
И она останавливает себя.
* * *
На двоих не хватит одной воды.
Кругом – одна вода.
Посмотри сюда –
Здесь слюда,
Следы.
Есть ли ты
В глубине себя?
Слепота снаружи
Не ведает, что внутри.
Нам хватит сноровки,
Но не хватит земли.
Все эти обновки,
Пуговки
Только так и могли.
Молчанье под языком –
Воля твоя, валидол.
Ты говоришь мне знаком,
Я отвечаю молчком.
Те, кто на десять моложе нас,
Тоже взрослые люди,
И это больней всего.
Жёлтое масло люстры
Плавится о стекло.
На двоих не хватит одной воды,
Но хватит стыда и соли,
Даже порой вражды.
Мы вырождаемся каждый день
Из мятых своих одеял.
В уголке каждого глаза тень
Трепещет остатками крыл,
Меткой рыбой плещется о металл.