О поэзии Анны Логвиновой
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 14, 2006
Когда произносится слово, заканчивающееся на “-изм”, всегда невольно возникает чувство, что последним ударом, этим последним слогом “-изм”, гвоздь загнали в живую плоть по самую шляпку, раз и навсегда сняв все вопросы: табличка прибита и диктует – как понимать и куда идти. Помните анекдот? “Курс?” — “Семь!” “Чего “семь”?” — “А чего “курс”?”
Конечно, ощущение мое субъективно, но поскольку речь пойдет о поэзии (а в поэзии все субъективно), то в данном случае такие чувства оправданы. Самыми неудачными мне кажутся слова “примитивизм” и “инфантилизм”. Не спасает их и термин-толкование — “наивное искусство”.
Руссо, Бомбуа, Пиросмани, Пиппин, Генералич, Чонтвари-Костка, “бабушка Мозес”… Список имен можно продолжить, труднее рассказать, что хотели эти художники и как понимать их произведения. Это все разные люди. Одни сознательно противопоставляли современному им, господствующему в тот момент искусству, имитацию памятников культуры времен “младенческого” этапа ее развития, другие — мастера-самородки, часто не получившие профессиональной подготовки, оставались в стороне от непонятной им эстетики современного искусства, но покоряли зрителя чистотой своего восприятия, эмоциональной ясностью, наивностью и непосредственностью.
К чему это я? Просто попалась на глаза заметка штатного критика “Русского Журнала” о стихах Ани Логвиновой в июньском “новомировском” номере. До этого стихи поэта дважды печатал другой “Новый” журнал – “Берег”, но критик в тот момент почему-то Логвинову не заметил. Теперь критик заметил, прочитал и – забил гвоздь по самую шляпку. Нет, страшные слова “примитивизм”, “инфантилизм”, слава Богу, не прозвучали, но общий строй мысли такой: дурочка-девочка, рифмы – авторитетно подтверждаю — “бедные”, темы – подростковые, короче, “ерунда на постном масле”, “писюльки сиротки Хаси”, детсадовское творчество. Что ж, оставим критика наедине с его мнением, не будем что-то доказывать. Если надо объяснять, то не надо объяснять. Как пелось в песенке? – “Каждый правый имеет право на то, что слева и то, что справа…” Поговорим лучше о стихах Ани Логвиновой.
Внешне поэзия Анны лишена ярких цветовых пятен, спокойна, мелодична, романтична, имеет конкретные бытовые черты. Но за “бедностью” рифм и конструкций внимательный читатель не может не заметить, как необычайно ярок внутренний мир поэта. Стихи А.Логвиновой — это не программное опрощение художественных средств и обращение к примитивным формам, это не борьба с официозом и утверждение своей самобытности, это просто врожденный дар ощущать жизнь наивно поэтически, оставаться самой собой, “живым” человеком, не переставать удивляться всему, что происходит вокруг. “Самой собой” – значит, прекрасным, самым лучшим произведением покойного поэта Петра Логвинова.
* * *
Вот я иду – а из моей спины
Торчат твои лопатки.
Плывут вдоль берега креветки и касатки,
А я иду вдоль крашеной стены.
Я вышла из песочницы, и вот
Иду между стеной и океаном.
А то, что под ногами, очень странным,
Нелепым образом во мне живет.
Иду вдоль побережной полосы,
Себя не отличая от дороги,
И чувствую, как затекают ноги,
Как будто я – песочные часы.
Сейчас меня перевернет волна,
Еще чуть-чуть, и берег станет гладким.
Но бережно несет твои лопатки
Сквозь ветры моя хрупкая спина.
Аня сумела сохранить счастливое свойство ребенка мгновенно отзываться конкретными зрительными образами на любую тему, используя для этого все богатство ассоциаций, предметность видения, отвагу фантазии.
Все разбрелись, да всё как-то не верится –
Ни петуха не осталось, ни ослика.
П. Логвинов
* * *
Ну, жирафствуй. Я в наш город вернулась.
Я смешная в этой кожаной куртке.
Из-под ног выскакивают кулицы
и вспархивают переутки.
Мы живём в Москве, мы — москиты,
впившиеся в Красную лошадь.
Оставляю все медвери открытыми
и волкна тоже.
Я на зебрах не пишу своё кредо.
Лишь на заячьих листочках капустных.
Мы змеёмся каждую среду,
но зато по четвергам нам мангрустно.
Раньше буйвольски хотелось анархий,
а теперь глаза от кротости узкие.
Расскажи мне про мои щёки хомягкие
на языке кенгурусском.
Удивительным кажется талант молодого поэта – умение подметить, расслышать, обратить внимание на то, что не видят другие: на то, как ветер в бутылке тархуна “идет-гудет”, как “зеленый шум”; как “на шторе цветок / от ветра дрожит”; как солнце “пускает корни”.
***
Я вышла подышать во двор
в спортивной дедушкиной кофте,
и слышу тихий разговор
соседок, положивших локти
на подоконники, одна —
соседка сверху, тетя Рая,
и я не знаю, кто другая,
но между ними дождь идет.
Мы все когда-то были детьми, многие из нас тоже умели так видеть, но с годами мы становились правильными, обрастали штампами, нам настроили ухо на верную волну, уложили в нужное положение руку, пригласили специалиста-оптика и юстировали хрусталик, как надо. И если через много-много лет одному из нас вдруг захочется вызвать к жизни внутри себя некоего “мальчика”, то, боюсь, никакие повивальные дедки – деда Кеша и деда Шура — не помогут. То ли акушерские школы у этих профи разные (у одного – Анненская, у другого – Введенская), то ли упущено время “разбрасывать камни”. Получится игра в “примитив” — скучно, ненатурально, заумно.
Ко мне приходят дети – сто детей,
И сто мешков им взвалены на плечи.
Мы, дети, – говорит один из них,
Не верим в Дед Мороза и пришли
Затем, чтоб возвратить тебе подарки.
(“Проснулась обнаженная, к полудню…”)
Стихи Анны Логвиновой – это ясная и прозрачная поэма о том, как из куколки появляется бабочка. Это, скорее, весенняя капель, чем осенняя грусть или изнуряющая летняя жара. В галерее поэтических женских образов, созданных моими современницами, есть много разных портретов Евы. Это “мышка-норушка” и “неумёха”, “баба-эмансипе” и “изысканно-порочная Госпожа с большим стажем”. Но все они, однако, дамы, давно отведавшие “запретный плод”, а вот героинь нежного возраста в современной отечественной поэзии не так много. И не потому, что девушки не пишут стихов, а потому, что надо обладать очень большим талантом, чтобы создать убедительный образ. Ане – удается.
И вот – мне уже возмутительно много лет,
А чувства такого все нет и нет.
И я знаю – есть женщины, из которых все до одной
Могут встать стеной.
И сказать – что мол «наши мужья нам нравятся
Больше Джереми Айронса!!!»
Но я никогда не видела их мужей,
Не снимала с них галстуков, не целовала их шей.
И, возможно, поэтому
Мне так никто и не нравится.
Кроме, конечно же Джереми,
Джереми Айронса…..
(“Бабушки охали – что же такое будет…”)
Кто она, Анина героиня?
– Дочка, которая хотела бы походить на папу:
***
Если кто-нибудь спросит меня: а чего Вы хотите,
Я не стану держать эти данные в строгом секрете.
Я хотела бы просто одна покурить в кабинете,
Как мой папа курил за рабочим столом в Антарктиде.
И поправив прическу в зеркальном сияющем лифте,
И суша свой сиреневый зонтик на новой работе,
Я хотела бы басом ответить – да, да, проходите,
Или что-то еще, обязательно в этом же роде.
— вчерашняя девочка, молодая женщина, не расставшаяся с детством:
Мне с детства было страшно за стихию,
мне было страшно думать, что река
вдруг вырвется из берегов, как рыба,
и задохнется на песке, как рыба.
(“Мне с детства было страшно за стихию…”)
— стеснительная барышня:
***
Забуду перед сном дневные лица
И помня, что не так уж мы близки,
Надену свитер, брюки и носки,
Чтоб ты не постеснялся мне присниться.
— “Выверяющая все свои поступки”, “скупящаяся на ошибки”, по-прежнему помнящая о ценности “фантиков” и о том, что их важно сложить в “рюкзак заплечный” аккуратно.
Она стала молодой женщиной, но у нее из головы еще не выветрилась милая веселая детская глупость (помните невозвратные времена, когда нас мог забавлять, скажем, такой стишок: “Ну а ты, большой дурак, что не приставаешь?..”):
Вернись, ведь я на каблуки
сегодня встала в первый раз,
ведь уж кто-кто, ведь уж кто-кто,
а я совсем тебя не жду.
Сравнительно недавно произошло волшебное превращение в “бабочку”. Это был очень сложный и очень важный момент в жизни героини, до этого “жизнь твоя была тяжела”. Здесь все имело огромное значение: необходимость доказать свое право “любить Кирилла”, иметь мужской идеал и не признавать никого, “кроме Джереми Айронса”! Это было время, когда “дикие серны” “…снятся, когда ты звонишь перед утром”. Время мечтаний о том, как это будет: меч между влюбленными, на который “соломинки роняют муравьи”; “земля будет плоской”; “без слов, без прелюдий,/ на пороге, за черным Днепром”; “подушка к подушке, и только мурашки / от ветра бегут со спины по спине”, целовать и обнимать – исключительно “немгубо” и “немруко”. Он, ее будущий избранник, — “чуть выше, чем любовь”, она, героиня, — “чуть меньше, чем столетье”. И хотя все случилось не совсем так (“Но он повел меня на митинг, / Потом под дождь, потом под зонтик, / Не говоря, ни извините, / Ни, разумеется, позвольте”), какое это было счастье, осознать единение с ним, пережить миг, когда отделяешь от настоящего все жизни, прошедшие до него! Еще и сегодня она, героиня, не может поверить в то, что с ней произошло:
***
Под простынкой не в полоску
и не в клетку, а в цветочек,
чистый хлопок, сто процентов,
спит мужчина, настоящий.
Очень странно, неужели
это правда, сяду рядом,
он глаза приоткрывает,
смотрит дико, пахнет медом.
Это случилось. Началась новая жизнь — жизнь “взрослой женщины”: муж, детский садик, ссоры из-за ерунды (кстати, стихотворение про “мандельшатамоведа”, вызвавшее такое пристальное внимание упомянутого критика, не что иное, как аллюзия на знаменитое ивановско-асадовское “Они студентами были, / они друг друга любили, / И очень счастливы были / в своем коммунальном раю. / Вместе ходили в булочную, / вместе посуду мыли, / и все любовались, глядя / На дружную их семью. / Но как-то придя с работы / Домой в половине шестого…”)
Ты приходишь домой,
Где он тебя ждет с обедом.
Но ты сама не своя,
Ты встретила мандельштамоведа.
Ты говоришь: прости,
Мы жили с тобой без бед,
И он отвечает: как не понять,
Если вправду — мандельштамовед.
Кто знает, как дальше сложится судьба Аниной героини? Может, как многие, она “на кухне с сигаретой” будет “культивировать невроз”, станет “лишенной смысла”, и будет способна “запоминать только даты”…
И пускай кто-то и сейчас говорит “баловство”, “бесовство”. Пускай. Возможно, этот редкий дар когда-нибудь “и пройдет постом”. Не будем об этом думать. Сегодня героиня Ани Логвиновой не горит желанием писать стихи, “какие бывают у настоящих женщин”, то есть “про измены мужьям” и “про измены женам”. Порадуемся же, что ее “ангел-хранитель танцует у нее за спиной”.