Опубликовано в журнале Новый берег, номер 13, 2006
Тощий, словно карандаш,
и такой же деревянный…
Знаю — ты меня предашь,
знаю… Поздно или рано.
Что ты мне ни говори,
ни доказывай упорно…
Стержень у тебя внутри —
тонкий-тонкий.
Чёрный-чёрный.
Январь
…и холодно и хочется халвы и девушку в малиновом берете и в темноте бредут к тебе волхвы — Ремантадин, Феназепам и третий и в городе гуляют братья Грипп и прочее подобное иродство творится и зелёная горит во лбу звезда вьетнамская и жжётся…
***
вот у меня сегодня — конфеты
пряники да чаёк
а небо — ложится на минареты
словно на гвозди — йог
это кто уж к чему привык — к дороге
к сумеркам, к леденцу за щекой…
а у неба по пузу — ходят боги
типа — массаж такой
На один мотив:Казань
В тысячелетнем городе — зима.
Холодные дворы. Февраль кромешный,
где «пазика» квадратная корма
болтается, как щепка, в струях снежных.
Где жизнь идёт. И скоро выйдет вся.
И не вернётся — хоть кричи… хоть спейся.
А тучи, что над городом висят —
тяжёлые, как паруса ахейцев…
*
«…вот объясни, ты чувствовал… хотя,
наверно, нет (какой же ты счастливый!),
что сзади по пятам идёт сентябрь
и как Малюта — всё глядит пытливо…
…а в голове — другие города,
дождавшиеся своего героя…
Москва — столица. А Казань — горда.
Как Троя.
…и бабье лето на твоём дворе
и ты идёшь ни в чём не виноватый.
А листья умирают на жаре,
как брошенные родиной солдаты…
…все мысли так нелепы и страшны…»
«Мне это ощущение знакомо.
Когда живёшь предчувствием войны,
пожалуйста, не выходи из дома…»
*
«Да брось ты! Мне давно всё нипочём!»
Вся похвальба куда-то испарится,
как только ночь тяжёлым кирзачом
наступит на татарскую столицу.
И кремль, и Зилантова гора
беззвучно под подошвою сомнутся.
И, снова умирая до утра,
я не надеюсь, в общем-то, проснуться.
***
Там, за окном — Борис и Глеб
и улица дождём умыта.
А здесь, на кухне — рис и хлеб
и прочие приметы быта.
И, если форточку открыть,
ворвется в комнаты цветущий
прохладный май. И, может быть,
проветрит этот дом, где — тучи,
где чёрен чай и чёрен хлеб,
а белый рис и белый сахар
ещё теряются во мгле,
наполненной полночным страхом…
***
Пока играет Вольфганг Амадей
я понимаю, что люблю людей.
И эта вот весёлая игра —
как яркий свет, как тонкая игла.
И тоненькой уколотый иглой
я становлюсь спокойный и не злой.
И верю — всё, что люди говорят
мне про тебя — всё выдумки и зря.
Ах, как чиста игла! Как ярок свет…
Но музыка всё врёт.
А люди — нет.
***
когда уже под небом серым
я окажусь не ко двору
я заболею эсэсэсэром
и от него потом помру
не то чтоб месть или расплата
но просто в памяти всплывёт
что он родил меня когда-то
и только он меня убьёт
***
слегка усопший и полупустой
укатанный обыденным маршрутом
очнёшься вдруг — а рядом — дух
Святой
без шуток.
и он молчит
и ты дурак молчишь
а ведь спросить про многое хотелось…
но нет тебя
а то, что «пазик» мчит —
лишь тело
***
…но ангел, который тебя хранит,
и тешит, и тёплым крылом ласкает,
навряд ли придёт тебя хоронить,
когда истощится тоска мирская.
Представь — ты уже в черноте, в земле,
а он над тобою, весь белый, кружит…
Уж очень будет он там нелеп —
хранитель, уже никому не нужный…
На один мотив: любовь
Читаю Рейна. И смотрю на дождь.
Хотя, наверно, так — мы смотрим. Двое.
И дождь идёт. И где-то ты идёшь.
И холодно. И зябко вам обоим.
У нас тут с Рейном тишь да благодать.
Зелёный чай да бежевая лампа.
А там у вас — лица не увидать.
Как дня в ночи. И дождь стучит по лавкам.
И тонкое оконное стекло
дрожит меж нами, как в ознобе, просто
не понимая, что произошло,
но чувствуя нежданное сиротство…
*
…вот «пазика» коммерческий маршрут
а се — герой — комический любовник
они в обычном городе живут
где женщины и ветер и шиповник
где по утрам вонзаются шипы
в любовника, а «пазик» — катит мимо
и серые как города столпы
они скучны и неостановимы.
А женщины — прозрачны и легки
как лепестки шиповника и светел
вокруг апрель и словно лепестки
над городом их носит тёплый ветер
не нужен им любовник и маршрут
и прочая привязанность земная
и для чего я проживаю тут
я сам уже теперь не понимаю…
*
…так медленно вращается Земля
и так неповоротливы светила
скорей бы утро — твой увидеть взгляд
и вдруг понять, что ты меня простила
и я бегу в холодной темноте
чтоб хоть чуть-чуть движение земное
ускорить…и всё ближе к той черте
невидимой, где будешь ты — со мною…
*
Под Рождество, по-прежнему – в окне
дорога, снег, мордастые “Камазы”.
И тонкий полумесяц в вышине –
как запятая посредине фразы.
Что будет дальше, после запятой?
Начну читать – узнаю. Хорошо бы –
цветущий луг, и снова – снег густой,
и ты – со мной, по-прежнему…
Сугробы
огромны, словно детские мечты.
Гляжу туда, где в сумраке лиловом
не торопясь нисходит с высоты
доселе не прочитанное слово…