Миниатюры
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 13, 2006
Шоссе над морем. О любви к Родине
Пожар в придорожном кусте. Серебряный огонь, добежав по ломано отгибающимся прутьям дальше некуда, подпрыгивает и превращается в маленькую черноту. Вот-вот заполыхает весь склон, весь Адриатический берег.
Машины замедляются, как бы оглядываясь. Но останавливается только одна — фургон с мороженым, весь наискось изрисован какими-то зебрами. Вылезает шофер, раскатывая по камуфляжной майке огнетушитель. Пораскатывал-пораскатывал, потряс-потряс, на мгновение с прислоненным ухом замер — и пустил обреченно катиться: с живота — по склону — в сияющее море.
Возвратился к фургону и, размеренно оборачиваясь то через левое плечо, то через правое, начал забрасывать пылающий куст разноцветными гранатами в морозном станиоле — коническими, цилиндрическими и параллелепипедными.
Автостоянка на холме. Кириллица и латиница; гласные и согласные
Перед небом, перед его сухо лиловеющей кожей (справа уже взрезанной и кажущей кровавую мышцу) — женщина в контражуре, как большое русское У: с как бы подтянутой к подбородку грудью и узким, свернутым ветром подолом. Рядом курсивной капителью немецкая J: муж.
…А сейчас еще и детки ихние из машины повыбегают, все как один похожи на i или на иные строчные гласные…
Из машины, выбодав дверцу, выбежали двe лабиринторылых собаки и уселись друг против друга, как большое немецкое R и зеркально от него отраженное русское Я. С отбивными языками и раскачивающимися ощечьями.
Глаголи фонарей тихо загораются над покоем стоянки.
Март во Франкфурте. После долгой, как ни странно, зимы
Наутро с газонов исчез снег; запахло кипяченым бельем.
Под стеной зоопарка лежали маленькие разноцветные говна.
Одна женщина (говорят, стюардесса) шла мимо них в сторону какого-то свана или хевсура в летном полушубке, с такой силой двигая под плащом ягодицами, что у плаща шевелился воротничок.
Несколько казахов в стеганых ватниках и штанах из того особого синего х/б, что после второго надевания начинает казаться совершенно обспусканным, собирали говна на двухколесные подносы с длинной ручкой, давая им при этом отдельные имена. Например: “А это еще что за сизомудия такая?!”
Вдруг одновременно со всех сторон, но неизвестно откуда запели птички. В сущности, птицы пищат, как резиновые игрушки для ванной — вот и все ихнее пение. Кроме, конечно, орлов из застенного вольера, копающих клювом в подмышке, и сороковорон, крупно качающихся на голых остриях деревьев — в потечно синеющем небе. Те кричат по-человечески. Но сегодня они почему-то молчали.
Ранняя осень 1978 г., студенческая группа Ленинградского института водного транспорта, где я тогда учился, выиграла социалистическое соревнование по успеваемости и была награждена экскурсией в Пушкинские Горы. Там действительно очень красиво —
круглые, низкие, переходящие друг в друга зеленые (с золотым подшерстком) холмы незабываемы. Земля, состоящая из животов и грудей.
С утра я страдал от вчерашней гнилостно-сладостной молдавской мадеры и, к ужасу старушек-смотрительниц, садился на музейные стулья, какие позабыли перетянуть веревочкой.
Помню счастье, когда выяснилось, что аллея Керн закрыта и не надо туда идти. Хотя, конечно, шутил: “Аллея Керн закрыта на переучет дубов”.
Аллея Керн — липовая в обоих смыслах, но откуда я мог это знать? Вход был завешен цепью, на цепи сидел какой-то ученый и сверкающими очками показывал автобусу объезд.
По дороге вдоль пруда встречались местные жители — все как один маленькие, пьяненькие, сухенькие и с рыжеватыми бакенбардами по тогдашней моде. И у каждого на кукане кривой толстогубый карась — лезвием предзакатного блеска. Темный изнутри “Икарус” был весь располосован, уезжая. Через час холмы почти смеркли, но еще искрились под паутинной щечкой луны.
Франкфурт, все еще апрель; первый день после выноса столов. По маленькой площади с часами
шла сука с сумочкой; женщины (шероховатые блондинки) поглядывали на ее декольте, сжимали губы позади чашек, думали: “Вот из-за таких нас и насилуют!”
Мужчины, положив животы на колени, пили мыло.
Бледные старушки проводили мимо двух-трех собачек с головами летучих мышей. Сербо-хорваты, индо-пакистанцы и афро-африканцы в солнцезащитных очках шагали одновременно во все стороны и размахивали кто чем.
Стоя на левой ноге и почесывая ее правой, девочка играла на скрипке Баха. Другая девочка, еще меньше первой и похожая не на веник, а на сложенный, но еще не застегнутый зонтик, стояла под часовой башенкой и не в такт позвякивала стаканом.
Тут разом стемнело и, не успев даже отразиться в остеклении стен, на маленькую площадь одним куском упал синеватый дождь. И все они как будто умерли.