Опубликовано в журнале Новый берег, номер 12, 2006
Снегопад, снегопад…
Над прохожими, над домами,
будто кто-то, не видимый нами,
красит в белое крыши и сад.
Кто просыпал на нас конфетти?
Осторожнее, не спугните
этот снег, что сошел, как наитие
лишь затем, чтобы снова уйти.
Это — в розовом шарфе февраль
на своем суматошном концерте,
где звучит одинокий рояль,
говорит о любви и о смерти.
* * *
О, ангел мой, не в том вина,
что с небом ты помолвлена,
а в том, мой друг, вина твоя,
что небо делишь надвое.
И потому твоя вина
была во сне мне явлена,
что ночью от вины твоей
в пути становится светлей.
* * *
Ночь непробудна, бездонна, тиха.
Так и живу — от стиха до стиха.
Так и дышу — невпопад и не в лад,
только и вижу — часов циферблат.
Стрелки бегут — не угонишься! — прочь.
Чуть зазевался и сразу же — ночь.
Чуть повернулся, и множество лет,
словно снежинки, просыпались вслед.
Ангелом белым — сквозь ночь — простыня…
Господи, ты не покинешь меня?
* * *
Перерезал пуповину,
но не чувствую вины:
то ли сам страну покинул,
то ли выслан из страны.
Все же для поэтов нищих
лучшего удела нет,
чем искать на пепелищах
прошлого холодный след.
Все, что вспомнил, подытожил:
в суматохе мелких дел,
жизнь бессмысленную прожил,
счастье, счастье проглядел.
Берег
1
Улыбнись — жизнь ушла безвозвратно.
Чуть помедли над тихой рекой.
Посмотри: разноцветные пятна
загораются сами собой.
Эта ночь, как и ты — ниоткуда.
Этот млечный, чуть брезжащий свет
от звезды — разве это не чудо?
Через тысячи, тысячи лет.
2
И нежность в сердце утвердилась.
Откуда этот легкий шум?
Душа ль от тела отделилась?
Освободилась ли от дум?
Или нетрезвою походкой
уходит к западу луна?
Под перевернутою лодкой —
песок, покой и тишина.
* * *
Искусства разветвленный ствол.
невидимых корней могучее родство.
Я — крайний лист на самой крайней ветке,
и кровь моя принадлежит листве.
Со мной в родстве бесчисленные предки,
и те, кто будет жить, — со мной в родстве.
И смерть моя — умрет одно лишь имя
мое — и жизнь принадлежат не мне,
но тем, другим, — да будет свет над ними! —
сгорающим в божественном огне.
* * *
Мне имени не вспомнить твоего,
я выдумал тебя, ты мне приснилась…
Должно быть, так в кошмарном, диком сне
рождается какой-то светлый образ
и мучит нас…
Я выдумал тебя.
Ты мне приснилась. Даже — голос твой.
Теперь я часто думаю: в тот вечер
не ты, но некий ангел в синих джинсах
с растрепанными ветром волосами
явился мне. Не вспомнить, не узнать…
Так сладко было трубку поднимать
и пить твой голос…
Может быть, еще
мы встретимся. Не знаю. Все бывает.
* * *
Мне имени не вспомнить твоего,
я выдумал тебя, ты мне приснилась…
Но если ты — лишь сон, то сделай милость,
приснись еще раз — только и всего.
мне от тебя не нужно ничего.
Достаточно того, что волшебство
в моей душе навеки утвердилось,
достаточно того, что ты светилась
в двух-трех шагах от сердца моего.
* * *
Мне этот сон еще не раз приснится…
скажи мне, кто ты — ангел, серафим,
исчадье ада, грешница, блудница?
Мне все равно — за голосом твоим
и в ад пойду — не страшно заблудиться.
Окно открыто. — Кто там? — Никого!
Как будто сердце, вздрогнув, раскололось…
Мне имени не вспомнить твоего.
Я только голос помню. Только голос.
* * *
Не молчи, не молчи, разговаривай,
отвернись, если можешь — заплачь…
Все равно — сквозь закатное варево
темный всадник уносится вскачь.
Знаю, друг мой, на сердце невесело,
в чем причина, увы, не пойму…
Все равно — сквозь кровавое месиво
мчится всадник в холодную тьму.
Темный всадник сквозь звездное крошево
мчится вскачь от звезды до звезды…
Пожелай мне исхода хорошего,
темный всадник, предвестник беды.