Опубликовано в журнале Новый берег, номер 12, 2006
Переходы
Чего еще возьмешь со смерти —
Она четвертый вечер вертит
Разорванным календарем;
Поет: когда мы все умрем;
Сует билеты и пин-коды —
Давно пора, но пешеход
Тайком рисует переходы
И не умрет.
* * *
этой ночью воздух обесточен
нечего искать такою ночью
заходи – совсем недалеко
там зима в прокуренном трико
кашляет — но ей немного лучше
там горит табак ее колючий
светят фотографии огня
там зима не смотрит на меня
мы живые мы лежим на вате
мы живем в оборванной цитате
что кругом другие города
где никто не будет никогда
этой ночью воздух обесцвечен
мы не дышим — незачем и нечем
угрюм-река
убегай сердешный друг
из архангельского плена
на плоту из пропилена
да гляди утянет крюк
к нам на дно угрюм-реки
тут русалочья могила
тут ползут вагоны с илом
и свистят проводники
Заря
Когда увидишь корешки
Из намагниченных опилок;
Когда из плюшевых могилок
Встают латунные божки,
Летят к пустому алтарю —
Играть в людей и насекомых;
На полустанках незнакомых
Встречать холодную зарю —
Я возвращаюсь на постой —
Не стойте в точках перегруза;
Моя заплаканная муза
Сегодня снова не со мной;
Опять не узнан и один —
Среда, вторая четверть века,
Все те же рожи, картотека,
Ботинки, уголь, аспирин.
Рисунок
Рисунок левою рукой
На корке старого блокнота —
Два лета медленного лёта
Над пересохшею рекой;
Царя унёс угрюмый дух,
Но не в пролёт и не с балкона,
Не по следам квадриллиона
Меланхолических старух,
Вертящих золотую нить,
Ворча, что их опять забыли,
Пока летали легче пыли.
Его уж точно не забыть:
Он видит сны — и вас во сне —
В хрустальном стареньком бараке,
И с ним усталые собаки
На тёплой кафельной луне.
осеннее
было нынче лето или нет —
кто повозку лунную догонит
выглянули — осень на балконе
на дворе на рельсах на луне
мокрые драконы в конуре
мокрый иероглиф на заборе
первый снег на чёрном мониторе
да опять нули в календаре
Жара
Слышишь: выжжены жарой,
прорывая оболочки,
крошатся пустые строчки.
Или, может, неживой
трётся ветер об эфир
недобритою щекою —
счастья нет — и фиг с тобою.
Или из пустых квартир
пролетая на жуках —
невесомы, многоноги —
шелестят былые боги
на засохших языках.
* * *
любовь — это все же что-то другое
игрушечный гризли uber plusch
кукол фарфоровых девять душ
случайно мучил любовной тоскою
поэтому каждую ночь на thursday
в скором поезде на сычуань
la barbaletta — мультяшная дрянь
вбивает в него свой хрустальный гвоздик
* * *
за стеной у дервишей пасека тишина
чайная роза зеро алыча зеро чилим
это часто бывает, такое бывает и с ним
надо только чаще и дольше глядеть из окна
из окна глядеть, как висят из небесного мха
семь серебряных ниток, оторванных ото сна
слушать, как хрустит ремень надмирного молчуна
как шуршит у него в кармане махра
* * *
в среду вечером скажут – сдуру можешь поверить
этой ночью опять умирать – заплакать
и вот из тебя убегают разные птицы и рыбы и звери
в перелески садки перекрестки слякоть
слезы глотают – черный йогурт четверг – liebe mutter
думать думать одно – холодно – как всего было мало
жизнь вернется обратно в пятницу утром
мокрой собакой под одеяло
Жук
Я знаю: в голове — чугунный жук.
Он слесарь слов и мыслей провожатый.
Он домосед. Но в день двунадесятый
Его снесет тяжелый желтый звук.
Ликуй, слоняйся с легкой головой!
Глядь: поводырь опять в твоем курзале.
Так злобные зуавы воскресали
На акварелях Первой Мировой.
Песенка
Я видел фильм в елецком шапито:
Я был Мефодий, брел в чужом пальто;
Случайно привязавшись у сарая,
Его нагнала песенка простая.
Есть тайный ножик у простых мелодий —
И вот убит, и вот бежит Мефодий,
Уже недалеко ночной насест,
Вот дом – давай беги в подъезд:
Там женщина по имени Аглая,
Она живет тремя годами рая,
Что выпали пятнадцать лет назад;
Названья комнат помнит невпопад.
Он рад — она его не видит:
Они порхают в сладостной обиде,
И, оттолкнувшись от картонных плит,
Мефодий воет, падает и спит.