Доклад
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 12, 2006
Материалы международной научной конференции “Космизм и русская литература. К 100-летию со дня смерти Николая Федорова”. Выступление на симпозиуме.
Как бы это ни было горестно, но я не смог устоять перед соблазном выступить на этом почтенном ученом собрании «адвокатом дьявола». Все, разумеется, знают, что когда высший орган Католической Церкви в Ватикане обсуждает кандидатуру какого-нибудь выдающегося почившего праведника на звание святого, то всегда один член важнейшей Ватиканской коллегии выступает в роли «адвоката дьявола».
Разумеется, сий «адвокат» отнюдь не представляет интересы дьявола. Его роль состоит в том, чтобы осветить все возможные отрицательные факты в бытность жизни на земле выдающегося покойника, в целях того, чтобы Церковь не села в калошу, провозгласив святым не совсем достойного кандидата.
Дело в том, что русский мыслитель Николай Федоров, является фигурой чрезвычайно противоречивой, вызывающей у одних восторженное преклонение, а у других просто насмешку. Ну, вот разобраться в этих противоречиях я и собираюсь.
Но начну с того, как я сам столкнулся с мыслями Федорова. Разумеется, я имею в виду его столбовую идею о воскрешении из мертвых всех предыдущих поколений силами объединенного человечества и с помощью науки.
Это произошло в 1964 году, когда я, в то время молодой преподаватель русской литературы ХХ столетия в Загребском университете, в порядке культурного обмена между Югославией и Советским Союзом, попал на пять недель в Москву, в МГУ.
Там я повстречался со многими известными и в то время, вне СССР, совсем неизвестными, замечательными людьми, каким, например, был Булат Окуджава.
И вот в Переделкино (или в Красной Пахре) я встретился с Виктором Шкловским. Мы долго беседовали, и Шкловский мне рассказал такую историю: дело в том, что это были годы после первого полета в космос Гагарина и о теоретике космических полетов Циолковском всюду много писали и говорили. По словам Шкловского, искуснейшего рассказчика, Циолковскому в детстве Федоров давал уроки математики, то ли в Калуге, то ли еще где-то, и временами излагал свою основную идею о воскрешении из мертвых всех до нас живших поколений. Однажды его ученик совсем разумно спросил: «А как же все они поместятся на земле?» — на что Федоров ответил, что звезд на небе видимо-невидимо и что объединенный разум человечества овладеет вселенной и всем воскресшим будет достаточно места на звездах. С тех пор, по словам Шкловского, Циолковский и занялся изучением возможностей космических полетов.
Игрою судьбы так произошло, что моя книга — «Лето Московское», которую я написал после возвращения из Москвы и которая была напечатана в Белграде в начале 1965-го года, — неожиданно вызвала бурную реакцию властей, сперва советских (Хрущева сняли в октябре 1964-го), а потом югославских. Меня посадили, но книгу стали переводить по всему миру. И на европейские, и на азиатские языки. Из нее западный мир узнал о существовании Булата Окуджавы (до этого вне СССР его знали только в Польше), а также и о странном мыслителе
Николае Федорове. Разумеется, специалистам по русской мысли Федоров был известен, но в те времена их можно было сосчитать по пальцам, однако для широкой публики основная идея «Общего дела» оказалась такой же сногсшибающей и поразительной, как и лагерные песни сталинских времен, которые я привез в Югославию.
Для меня самого Федоров был открытием, и в последующие годы мне удалось раздобыть от друзей с Запада и прочесть частично его «Общее дело» и множество книг, в которых, среди прочего, обсуждаются его идеи.
Меня, воспитанного полностью в духе марксизма (правда — в его югославской, «ревизионистской» версии), с самого начала поразила близость (а иногда и тождественность) идей Федорова и Маркса, особенно «молодого Маркса». Слова Николая Федоровича о том, что «вместо пассивного умозрительного объяснения сущего философия должна стать активным проектом долженствующего быть, проектом всеобщего дела» — Маркс сформулировал так: «До сих пор философия занималась объяснением мира, а вся суть в том, что его надо изменить» (из «Тезисов о Феербахе»).
И федоровская «целеустремленность к будущему» и уверенность Федорова, что «космос нуждается в разуме (объединенного человечества — ММ), чтобы быть космосом, а не хаосом», а также, что «человек призван стать хозяином вселенной», — все это слово в слово как бы списано с произведений молодого Маркса, то есть до «Капитала» («Капитал» лишь описывает механизм эксплуатации и первоначального накопления, но не является пророческим призывом к действию).
Даже федоровская уверенность в том, что, став владыкою вселенной, объединенное человечество исправит и саму природу, у Маркса не менее поэтично описано так: «Этот коммунизм… — подлинное решение конфликта между человеком и природой, людей между собою… между свободой и необходимостью, между индивидуумом и родом. Он есть решение загадки истории и знает, что он есть это решение» («Экономическо-философские рукописи»).
Трудно не согласиться с богословом Г.Флоровским, автором замечательной книги «Пути российского богословия», что произведения Федорова полны «не христианством, а пафосом социального строительства». А когда Федоров пишет об извержении вулкана на острове Мартиник в 1902-ом году, что «природа казнила людей за неверное понимание учеными вулканического процесса», то трудно противоречить В.В. Зеньковскому, в основном положительно оценивающему утопию «Общего дела», как выстраданное неосознанное христианство, что Федоров «с вершины христианской мысли срывается в фарс» («История русской философии» том II).
И только в одном, к сожалению анекдотичеком пункте, Федоров расходится с Карлом Марксом. Это в отношении к городу. В городе якобы собраны все самые отрицательные стороны нынешнего разделенного человечества. Тут одно служение расфуфыренным женщинам. Одна лишь похоть и разврат. То ли дело в деревне, ближе к природе и к кладбищам. Там и скопцы водятся – поняли, что энергия половой любви должна быть перенаправлена на стремление к единому делу. Маркс наоборот — ненавидел деревню и писал об «идиотизме сельской жизни».
Мне кажется, что основное противоречие мысли Федорова находится в плане его логической непоследовательности, что полностью разрушает его утопическую конструкцию. Как «адвокат дьявола» я не побоюсь поставить под сомнение высокое мнение о Федорове даже таких духовных гигантов, какими являются Достоевский, Толстой и Вл.Соловьев. Вот, несомненно, верная и истинная мысль Федорова: «бедность человека заключается в его смерти». Эта мысль варьируется множество раз. Пока существует смерть — человек не свободен.
Действительно — даже если бы на земле настал вечный мир и справедливость, если бы даже ушли в прошлое войны, истребление целых народов, социальные революции, эпидемии неизлечимых болезней, ядерные бомбы, террористические нападения — то и тогда все ныне живущие на земле люди, включая грудных младенцев, через лет, максимум, 150 умрут.
Федоров же лелеет странную надежду на технический прогресс, хотя он довольно путано пишет о возможном воскрешении мертвых какими-то собираниями атомов, молекул и вообще химическим путем. Когда в наше время чудеса техники ежедневно поражают воображение, когда уже созданы искусственные «бионические» конечности, у которых сама мысль вызывает действие механических рук или ног, и нет конца прогрессу науки и техники — становится все яснее, что величайшие технические достижения являются лишь костылями и колясками для инвалидов, а что здоровым эти костыли и коляски не нужны.
Ведь стоит поставить вопрос: а освобождают ли человека от смерти даже самые совершенные «бионические» части тела, искусственные легкие, сердце, глаза? Разумеется — нет. Значит, и тогда остается рабство и бедность человека. Так зачем же наука и техника, если они не ведут к освобождению и «любовному единению» человечества?
Вот это и есть основное противоречие у Федорова. Освоение разумом вселенной (Федоров даже считал астрономию важнейшей наукой) не освобождает никого. Освобождает другое: духовная власть над силами природы. Зачем мне очки, если я могу своей волей сужать или расширять глазной хрусталик? Зачем мне моторная лодка, если я могу ходить по воде?
Но это ничего общего не имеет с утопией Федорова о воскрешении всех когда-либо живших на земле. Это просто христианство, в котором уже произошло и происходит воскресение, но отнюдь не научным путем. И заселение звезд при таком воскресении (а не воскрешении!) не требуется.
Если верить древнему мифу, то изгнание из рая — и было потерей человеком власти над природой. Благодаря этой потере человек стал смертным (а значит, несвободным). Парализованным. Появилась нужда в костылях. Однако попытка преодолеть этот паралич, усовершенствуя костыли, является просто утопией чистой воды.
Ценным же у Николая Федоровича Федорова остается лишь страстное духовное напряжение в стремлении к преодолению смерти, которое, очевидно, и привлекает к нему нередко фанатических последователей. Тем не менее, по моему мнению, влияние его на российскую мысль и культуру явно преувеличено.