Вступительный текст Марии Огарковой
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 10, 2005
Эта публикация посвящается памяти Михаила Крепса (1940-1994), петербургского поэта, которого не все сейчас знают и помнят. Между тем, его умные, мастерски написанные, ироничные стихи достойны самой высокой оценки. Будучи вынужденным эмигрировать в 1974 году в США, он состоялся на Западе не только как поэт, но и как блестящий филолог. Его работы “Техника комического у Зощенко” (1986), “Булгаков и Пастернак как романисты” (1984), монография о поэзии Иосифа Бродского отличаются глубоким проникновением в материал, гениальной простотой и ясностью. Это делает их доступными и интересными не только специалистам. Крепс-поэт является мастером русского верлибра и такой необычной поэтической формы, как палиндром. Поэзия Михаила Крепса выдержала испытание временем, его стихи приобретают в наши дни пронзительную актуальность. Михаил Крепс умер в конце 1994 года от тяжелейшей болезни – рака. Хочется процитировать здесь его стихи, как совет всем поэтам, а особенно молодым:
Еще не поэзия.
Ему еще нужно встать на задние лапы
И залаять.
Мы хотим, чтобы Михаила Крепса читали и помнили. Его творческое и научное наследие еще ждет своих издателей и исследователей.
Михаил Крепс
Первая мысль
Замечательный и первозданный,
Я по райскому саду брожу,
Незнакомый с тоской чемоданной
Я на голую Еву гляжу.
В голове ни страстям, ни мыслишкам
Места нет еще. Тишь, пустота.
Слишком мало здесь жителей. Слишком
Много яблок в саду. Неспроста.
Три цвета
Когда женщина освобождается
От разноцветных одежд,
Остается три цвета –
Алый и белый.
Алые щеки, губы, соски,
Алые следы от резинок и крючков.
Все остальное – белое.
Третий цвет
Меняющийся, неуловимый –
Цвет глаз.
Зимний вечер в датском королевстве
Век вывихнут, и разум оглушен,
День черно-бел, со щек слиняла краска,
Над каждой головою – капюшон,
На каждое лицо надета маска.
Прохожие не раскрывают рта
В боязни то ль мороза, то ль доноса,
На псов зловеще лают ворота,
И фонари на встречных смотрят косо.
Офелия, не по зиме легка,
В дешевенькое пальтецо одета,
Из телефонной будки старика
Торопит двухкопеечной монетой.
А рядом, в снежной пене января,
Порхают кружки над пивной цистерной,
И черный ворон в белые края
Увозит Розенкранца с Гильденстерном.
Порвалась связь времен, и дни белы,
Как лица, уличенные в неправде,
И в каждом сердце — черные углы,
И каждый встречный – Гамлет или Клавдий.
В квартире полдень немощен и нем.
Перед камином рваных писем груда.
Накладывая на морщины крем,
Глядится постаревшая Гертруда
В трюмо. Туда не лучше, чем оттуда.
*** Мирен не Рим.
Миру Рим, а Риму Мир?
На мир – Ариман,
Мир тесен – унесет Рим!
Рима театр тает. А Мир?
Меч дан? Над чем?
Мирорим или Римомир?
Алела
Роза зорь
И
Мыла алым
Мир и Рим.
Как плохо, что мы ничего не знаем
О личной жизни вундеркинда Гомера,
Что нет книг: “Детство Гомера”,
“Поэт и няня”, “Любознательный мальчик”,
Нет монографий: “История одной дружбы”,
“Гомосексуализм и Гомер”, “Гомер и евреи”.
Как плохо, что нам ничего не известно
Об общественной деятельности гражданина Гомера,
Какой партии он был членом,
Против кого (или за) подписывал (или не подписывал) писем,
С кем спал, у кого одалживал деньги,
В результате какой болезни потерял зрение.
Как плохо, что нет никаких данных
Об образе жизни поэта-лауреата Гомера,
Что нет на домах мемориальных табличек:
“В этом месте Гомер останавливался на ночь”,
“Это закусочная, в которой Гомер пил пиво”,
“Здесь прославленный бард скрывался от алиментов”.
Как плохо, что нет никаких воспоминаний
Бывших жен, любовниц и подруг Гомера
(Каждая из которых убежденно доказывает,
Что именно она послужила прототипом Елены),
Собратьев по перу, завистников по таланту,
Соседей по коммунальной квартире, шапочных знакомых.
Как плохо, что нет никаких сведений
О личной жизни легендарного Гомера,
И если заходит разговор о поэте,
То нужно говорить об “Одиссее” и “Илиаде”.
Не похвастаться интимными отношениями с Гомером,
Ни дружбой с ним, ни простым знакомством.
Даже слухами и сплетнями не поделиться.
Поэтому о Гомере обычно не спорят.
На Гомере свою эрудицию не покажешь.
Гомер – плохая тема для застольной беседы.
Неудачная тема для интеллигентного разговора.
Silentium
Ложью мысли в непогоду
Изречённой удручён,
Я бутылку бросил в воду,
Не желая быть прочтён.
Пусть слова живут отныне
Во стеклянном во дому,
Не услышанные и не
Сказанные никому.
Обольщенья, обещанья,
Вам ли годы воскресить?
По ту сторону прощанья
Нам прощенья не просить.
По ту сторону молчанья
Не услышать нам прибой.
Что ж, счастливого качанья
По пучине мировой!
Возвращение
Я вернусь туда, где жевал пельмень,
Где над чаем плыл голубой пэл-мэл,
И кошачью лесенку на твоем этаже
Превращу я в песенку, е.б.ж.*
И раздастся снова и чмок и чок,
И найдет свою Золушку башмачок,
А потом новоявленный граф Толстой
На проклятый вопрос даст ответ простой.
Пусть крылатые мурки на сумеречном мосту
Стерегут словно урки уличную пустоту,
И опять рыбьим жиром горит канал,
Куда Пушкин и прочие окунал.
Я с луной возле клумбы глотну лишка
Перед домом, где глобус a la башка,
И Барклай без фуражки махнет рукой
И не будет спрашивать, кто такой.
________________________________________
*Если буду жив. Сокращение из дневника Льва Толстого.