Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 4, 2004
Горло ломай, заламывай руки и
шепчи, бормочи, хнычь,
причитай-причитывай
издавай бесполезные звуки —
речитативом,
пересмешничай по-птичьи:
чивы-чьивы-чьи?
Соло соловьём вавилонским выщёлкивай,
языки в глотке мешай микшируй
перемежая скрэтчами ритм стучи
бубном шаманьим щекочи
облачные щёки копыта топотом
ропотом — неба копотью —
на ломоть земли намазывай ся
заливайся смехом эхом
воздух выдох ом-м-м со свистом
рассекай жестами
по-зверьи рычи, ручьями журчи,
кричи, хрипи по-человечьи,
недоговаривай, замолкай
на полуслове и снова —
в мУке
горло
ломай…
бесподобные
звуки…
Только ш-ш-ш, тише, тише,
имеющие уши да услышат,
ведь в день, когда ты зазвучишь в полный голос,
черепаха, прислушиваясь, подымет лысую голову,
и заворожённые слоны, словно в танце,
переступят с ноги на ногу по её панцирю…
Тэта
маленький мальчик
на голове крестом руки
маленький мальчик
сидит на полу у батареи,
батарея горячая, но не греет,
мальчик бормочет: суки, суки, суки.
Из окна ветер, несёт бумажечки по полу…
Мама, мама, никто не любит, никто не около!
В коже пусто, снаружи страшно.
Ветер воет как на верхушке башни.
Мальчик лежит на полу ванной.
Кровь из ручки. Лижет, вылизывает.
Был бы помягче — стал бы тираном,
миллионы перевешал бы,
но нет, не-ет —
господи, помилуй нас грешных —
вырос поэтом.
*****
Как в янтарном обмылке два ископаемых
насекомых, еле распознаваемых
среди прочего сора, сплелись в неделимое,
друг от друга почти что неотличимые,
мы, смолистым июлем когда-то залиты,
в нём забылись, завязли, застыли намертво.
Навсегда рыжий вечер и запах вереска.
И обратно никак. Если только — вдребезги.
*****
Ветра нет, но перед глазами
расплывается вид. Впрочем, не размывая смысла.
Плавно летят, опадают минуты. Как листья.
Вроде бы медленно, но всё равно — слишком быстро.
У меня меняется кожа. Словно листья слетают
за частицей частица, за частицей частица, роняя
вперемешку твои и мои молекулы.
Превращая июль в ледяное пекло.
Тупо уставилась — не осталось
ни минут, ни частицы, ни смысла…
А подумать — такая малость —
только след ладони на кисти.
*****
А она пришла ко мне незваною.
И не мудрено — уж столько лет не виделись.
Всё расспрашивала, да рассказывала,
как житьё-бытьё, да как там замужем.
Я-то её помнила лишь девочкой —
обдирали мы колени да яблони,
вежливо кивала и поддакивала,
думала: на кой мне это надобно?
Распрощалась с ней сердечно, с облегчением.
Она вышла со своими печалями,
чёрная, худая, незнакомая.
Как во сне я проходила до вечера.
Всё ходила и как будто оправдывалась.
Не могли помочь ни будды, ни демоны,
даже хитрая наука психология,
даже жизнь моя благополучная.
Забралась под одеяло с головою я,
всё в ушах стояли бабьи причитания
о загубленной жизни, мёртвых детушках,
да всё взгляды её чудились растерянные…
И мне так вдруг захотелось стать маленькой,
чтоб бояться только волка и покойников,
чтоб рыдать лишь о замёрзших воробушках,
да утопшей кошке серолобенькой.