Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2018
* * *
мне холодно светло и далеко
весенне и объемно светло-желто
воздушно и на взлете напряженно
потом легко
мне медленно и плавно и еще
довольно долго для одной улыбки
но можно плакать и ползут улитки
гурьбой со щек
мне правильно так и должно идти
лететь и плыть лежать и продолжаться
понять смеяться больше не сражаться
совсем простить
мне кажется я знаю для чего
вот только обернуться и поймаешь
капустница летящая из мая
зачем живешь?
* * *
из синей в клеточку воды
выходит зеленея лето
смеющаяся память где-то
в песке оставила следы
босых листов — клен на ладонях
бежал за шпицем по пятам
он все еще немного там
где никогда нас не догонят
где дедушка выходит на
веранду и зовет нас с братом
и возвращается обратно
пока летают имена
надюша саша опускаясь
воздушно-капельным путем
и дождь идет и мы идем
и нас уже давно искали
нас не догонят но и мы
себя почти не различаем
на ламповой веранде с чаем
в саду сгущающейся тьмы
* * *
Не уводи меня, речь, я хочу сказать,
что не начавшееся завершается лето,
что ускользает материя — ускользать
из ослабевшей памяти (нет, не это),
из ослабевших пальцев, пока строчит
швейная ручка буквы широким шагом,
апофатически (нет, и не то), молчит,
терпит и терпит стареющая бумага.
Книгу сошью огромной кривой иглой,
где на полях написано васильками,
что ничего остаться и не могло
из аккуратно сделанного руками.
* * *
Так любила его, так любила…
Воображала, что вот его — парализует,
они встретятся — она красивая, неземная,
с кем-то смеющаяся у колонны,
он — в инвалидной коляске, смущенный,
грустный, смотрящий в нее неотрывно.
И она обернется, поправит локон,
подойдет к нему близко и будет рядом.
Или вот — он при смерти. Или даже
только что скончался. Она как ляжет
на кровать к нему, молча отдаст полжизни,
поцелует, обнимет, и он восстанет,
а она, напротив, слегка устанет
и какое-то время проспит почти что
мертвым сном.
Так любила его.
А теперь разлюбила — желает ему здоровья.