Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2018
* * *
К.
Уловка из картавости,
как шариками ртуть,
непойманной катается,
грассирует во рту.
О чем она — без разницы, —
уверенная в том,
что схватишь и заразишься
ласкательным путем.
И телефоны бесятся
и ссоры ждут, пока
жильцами поднебесными
валяем дурака.
Впадаем в лепет заново,
и опыт нипочем,
где завиток каштановый
ложится на плечо.
Где ночь течет по раннему
лучу к тебе в ладонь,
где за свечой сгораем мы
и дуем на огонь.
ПОПЫТКА ВОСКРЕШЕНИЯ
Он засыпает рядом с исполином
гранитным, в одиночестве
оставленный природой голубиной,
но спать не хочется.
Но маятник пудовой головы
то вверх, то набок. Тяжелеет веко,
и дела нет пернатому, увы,
до неба, ни до человека.
К мечте о всемогуществе костыль тому
в насмешку или благодать —
земному пасынку бессильному
дар сопереживать.
Уловленный смертельными когтями
на площади в глухом столпотворении,
живи — в воздушной памяти хотя бы,
в стихотворении.
* * *
Августовский снег над иван-чаем.
Сплав купания и бронзового смеха.
На помосте из песка скучает
стрекоза в хитиновых доспехах.
Блестки у´стали не знают на воде.
Луг опрыснут желтым и сиреневым.
Полно-ка, если не здесь — то где
камертон для сумрачного зрения?
Ветер лезвие осоки мнет и стелет,
но паучья нить туга.
Тени облаков идут по стеблям,
запинаясь о стога.
А еще цикад многоголосие
в куполе воздушного хорала —
у Вселенной на пороге осени
большего просить и не пристало.