Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2017
* * *
Первый, слабый, сладкий снег,
как дитя на четвереньках,
изучает свой чертог,
жизни новые явленья.
Тополя берут на ручки
ошарашенный простор.
На снегу — как на ладони,
и любой любовный случай
и понятный, и простой.
* * *
Дома,
на ниточках дымов подвешенные к небу,
как бахрома.
Отвесный снег.
Под черно-белым пледом
пульсация, дыханье, лень,
тому подобные детали
мельчайших жизней и корней.
Через стекло глядит Линней
(присутствовал в программе школьной).
А вечер тополя длинней —
не помещается в окне,
изображая колокольню.
* * *
Март скулит, наделал лужу,
запаршивел, похудел.
Март заглядывал прохожим
в лица, белые как мел.
Дел полно, питанье скудно,
света серый порошок.
И в одно сырое утро
март прошел.
* * *
Я проводила это лето без ноги
и так по ней отчаянно скучала!
Наверно, так тоскуют сапоги
по жестким пяткам боевого генерала.
Мне не хватало одного крыла,
теряла разум ось простых симметрий.
Больной коленке было стыдно, но жила
(училась жить) в пространстве многомерном.
Нога проходит. Жизнь проходит тоже.
Поди пойми, какая скорость выше.
Как беспилотник над созревшей рожью,
кружит душа бессонная над крышами.
* * *
Прильнул пейзаж к стеклу автобуса —
такой родной овал лица,
и сокровенные подробности
здороваются,
широкозадые сады
сползают, пятясь, до Донца,
как раки, — высохшие клешни
и семеренки, и черешни,
влекомые в контекст нездешний.
Несется в окнах пастораль
с ветхозаветными коровами,
их крепко сбитые хоромины,
как из воды, растут из трав.
Вглубь проникающий ландшафт.
Степь заскорузлая все помнит
и прячет: уголь — в жерла шахт,
звезду — в колодец, танки — в копны.
* * *
Пойдем, померзнем у воды,
прозрачной и студеной,
где утки — сгусток красоты —
сливаются с зеленым
сосновым бором на горе,
песчаные отвалы.
Тарзанка бьется на ветру,
как гражданин усталый.