Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2017
АРИФМЕТИКА
В доме десять детей. Многодетная мать
думает, что же поесть и что продать.
И не определившаяся до конца,
рассказывает про сгинувшего подлеца.
Как трудно одной проживать на свете,
где прививка от ничего и та стоит десять.
Умножить на десять — получается сто.
Ровно на эту цифру ее и не любит никто.
А любить-то за что? Недоумевает продавщица
магазина шаговой доступности.
До которого, если считать в лицах,
встреченных по пути, тысяча двести лет,
плюс шестьдесят отставного полковника
с усами, что две валторны, и шнобелем, что кларнет.
Действительно, а за что? Удивляется и работник жэка.
Как женщину я не пробовал, и невозможно как человека.
Она все время на взводе, скандалит, машет руками,
и свитер свой теребит с маленькими узелками.
Но вот что странно, — встревает режиссер документального фильма, —
допустим, имя у нее красивое — Ильма,
но с чего в девяносто втором, уже тогда гениален,
влюбился в нее неожиданно Вуди Аллен?
Вы помните Вуди? Спрашивает камеры увеличительный глаз.
И тут началось… Мы виделись только раз
или каких-то два жалких раза.
Камера, стоп! Ищем финальную фразу.
Многодетная мать выходит курить на балкон.
И видит полковника с кольцами серых валторн.
ПОДЛИННАЯ ЖИЗНЬ ПЕРЕВОДЧИКА ИЛЬИНА
Жил на свете совсем один
похожий на черепашку немолодой Ильин.
Вставал рано утром, кофе пил с молоком,
подпирал небритую щеку маленьким кулаком.
Давай подойдем, спросим что-нибудь личное.
Руку его пожмем англоязычную,
которую в 73-м году
пожал сам Набоков у всех на виду.
И расскажет Ильин, используя рифмы простые,
как тащил товарняк за собою вагоны пустые,
как красиво ушла, безвозвратно, нечестно
женщина сердца из этого текста.
Как струился в окно сигаретный дымок,
и прохладные строки в назначенный срок
ложились охотно, то криво, то косо
на раскаленную плоскость.
И шагает Ильин в магазин или в библиотеку.
Трет небритую щеку и думает так: полвека
муза — наивная рыба — во мне открывает рот,
ей кажется, что поет.