Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 2016
ВАЛУН
Ю.Казарину
У валуна был вид мыслителя,
Казалось, ждет валун Праксителя,
Родена или Микеланджело,
Так мысль к челу была прилажена,
Прикреплена к нему, приложена,
И разгадать ее предложено
Природой было проходящему
Не кое-как — по-настоящему.
Она была височно-лобною,
На ложь и глупость не способною,
А там, где в чем-то виноватою, —
Затылочно-продолговатою,
И проступала жизнь подспудная,
Глубокая и многотрудная,
Ты мертв? Ты грубая материя?
Не унывай: не все потеряно!
Прохожий чувствовал смущение,
Такое было освещение,
Так сверху луч валун облизывал,
А снизу хлад его пронизывал.
Через какие испытания
Пришлось пройти ему, страдания,
И сколько слез он втайне выплакал,
Чтоб стала мысль такою выпуклой!
* * *
Мысль о славе наводит на мысль о смерти,
И поэтому думать о ней нам грустно.
Лучше что-нибудь тихо напеть из Верди,
Еще раз про Эльстира прочесть у Пруста
Или вспомнить пейзаж, хоть морской, хоть сельский,
С валуном, как прилегшая в тень корова,
Потому что пейзаж и в тени, и в блеске
Так же дорог, как музыка или слово.
Я задумался, я проскользнул на много
Лет вперед, там сидели другие люди,
По-другому одетые, и тревога
Овладела мной, но ничего по сути
Рассказать не могу о них: не расслышал
И не понял, о чем они говорили.
Был я призраком, был чем-то вроде мыши
Или бабочки. Бабочки речь забыли.
* * *
А вот Сенека смерти не боялся,
В отличие от нас.
И что за нею ждет — не интересовался:
Пусть ничего не ждет, как будто свет погас.
По крайней мере, там не будет ни Нерона,
Его ученика,
Глядящего на Рим, как злобная ворона,
Ни страха, ни тоски, ни бед наверняка.
А радости земные
Навряд ли во второй понравятся нам раз,
Как в первый, — так считал он, вспомнив дни былые.
В отличие от нас.
* * *
Давно ли во вращающемся кресле
Сидел я перед зеркалом в сутане
И белом ободке-воротничке?
Три месяца назад, и так же лезли
Мне волосы в глаза, и как в тумане,
Я на земном затерян был клочке.
И снова в том же странном одеянье
Сижу, как католический священник,
Седой своей трухой обсыпан весь,
Томлюсь и потерять готов сознанье,
Мне плохо в парикмахерской, я пленник,
И раз пять-шесть в году я маюсь здесь.
Надоедает многое. Смиренья
От человека требует земная
Жизнь. Чем я старше, тем труднее мне
Согласье получить на принужденье
У самого себя… Но зыбь речная,
Но сад, но клен, но солнце на стене!
А есть еще, быть может, жизнь иная.
Как хорошо, что где-то в стороне!
* * *
На музыку время потрать.
Не сразу она, постепенно
Прольет на тебя благодать —
И ты улыбнешься блаженно.
И стихотворенье прочесть
Внимательно, строчку за строчкой, —
Как будто пчелою пролезть
В узорный цветок с оторочкой.
Не в глаз оно метит, а в бровь.
Проникнуть, понять его надо.
А живопись — это любовь
Счастливая, с первого взгляда!
* * *
В.Рецептеру
Среди мировой чепухи,
Печалей, невзгод и потерь
Возьми хоть листочек ольхи
Домой, а унынье — за дверь!
С шершавого влагу стряхни,
Неровного к строчке примерь.
Тому, кто не пишет стихи,
Живется не легче, поверь.
Зачем же его огорчать,
Ведь он, твой неведомый друг,
Все знает и мог бы сказать,
Что жизнь — это чудный недуг,
Терпеть его надо, любя…
Он выбрал бы клен — не ольху,
Но он понимает тебя:
Нужна была рифма к стиху.
УЛИЦЫ
Было бы странно в Херсонской, Одесской
Улицах что-то искать от Херсона
Или Одессы, какой-нибудь веский
Довод, присутствие смысла, резона,
Что-нибудь с блеском ковыльным, степное
Или с оттенком морским, переливом.
Просто им дали названье такое,
Не озабочены должным мотивом.
Глупо, бессмысленно! Что за охота?
Но вопреки пониманью, сознанью,
Словно на что-то надеешься, что-то
Хочешь увидеть, согласно названью.
Лучше уйти подобру-поздорову,
Не замечая ни зданья, ни сквера.
Вот что такое — доверие к слову —
Странная, жалкая, чудная вера!
* * *
Уехать куда-нибудь, пусть ненадолго.
Уехать хотя бы на несколько дней
И там затеряться, пропасть, как иголка,
Для будничной жизни и скуки своей.
Да только чужие сады и соборы,
Мосты и дворцы не помогут тебе:
Они ж не твои, не имеют опоры
Ни в прошлом твоем, ни в любви, ни в судьбе.
Вот и хорошо: ни к чему акведука
Большие шаги и барочный фонтан,
И вдруг драгоценной покажется скука
Домашняя, угол родной и диван.
* * *
Спасибо за низшую милость —
Аллеи глубокую тень,
Где вечную свежесть и сырость
Вдыхаешь и в солнечный день.
О да, петербургская влажность
Мне с детства на вырост дана.
Подумаешь, экая важность,
Но слита с душою она.
И в самом запущенном сквере
Душа проникает на миг
В какие-то тесные двери,
В какой-то глубокий тайник.
А высшая милость, быть может,
Окажется слишком сухой,
Прогорклой, ничуть не похожей
На сумрачный сад за Невой.
* * *
За стеклянной стеной ресторана
Серебрится, клубится листва,
Понимает она, что желанна,
Знает кое-какие слова.
И участье принять в разговоре
Не откажется, если всерьез
Отнесутся к ней в общем задоре
Пьяных нежностей, шуток и слез.
А поскольку ни возраст убавить
Невозможно, ни юность вернуть,
Липы рады тебе предоставить
Утешенье какое-нибудь.
Тут и примулы светятся кротко,
И вино подливают в бокал,
И вдоль Мойки моторная лодка
Проплывает почти через зал.
Ничего, что чуть-чуть скучновато
Мне в компании старых друзей,
Дружба давняя не виновата,
Жизнь прекрасна, при пошлости всей.
Я не верю, что помолодею,
Но за потной стеклянной стеной
Вижу мостик чугунный, аллею,
Весь мой путь различаю земной.
А помимо того, отражает
В этом зале сплошное окно
Ту, что рядом со мной допивает
Эту горькую жизнь, как вино.
Потому ли и дом Адамини,
По соседству стоящий, так мил,
Что без этих классических линий
Я не знал бы, за что я здесь пил.
Под дубовою тенью, кленовой,
Здесь ни Блок не бывал, ни Кузмин,
Ресторан процветающий, новый,
С райским садом один на один.