Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2014
АВАРИЯ
У дедушки в деревне осень —
Отклеился от клина гусь.
Грудь тракториста, йоксель-моксель,
По-детски наполняет грусть.
С ним штрифель на понятной фене
Сад обсуждает и подруг.
Лес, сжавшись, как китайский веер,
На солнце распустился вдруг.
Без умолку шуршат деревья,
Тревожат задремавших птиц,
Чтоб в поисках уединенья
По первоснегу разбрестись,
Пред «Нивой», с трассы сползшей боком,
Вдруг встать, как ледяной костер.
Из-за руля чтоб вышел кто-то
И галстуком очки протер.
ТВОРЕНИЕ
Белый войлок, что влагой набух на реке,
Баржа тянет по городу волоком.
На мосту Пролетарском послышалось мне
В слове облако — благо и колокол.
В полынье и убог дом для рыб, и глубок.
Дряхлых изб, магазинов с витринами
И церквей покосившихся тусклый лубок
Заливает настойкой малиновой.
Обивают старухи собеса порог.
И поэту, сердечного приступа
Избежавшего чудом, размеренно Бог
Надиктовывает томик избранного.
Возьми город и облако на карандаш,
Толчею ожидающих зрителей,
И меня запиши, тихий гений, в пейзаж
И деталью какой-нибудь выдели.
ПЕРЕЛОМ
Кто лежал больной под лампой матовой,
Рисовал квадратики, круги?
Написал пять строчек, разрабатывая
Мелкую моторику руки.
В сквер перед чугунным председателем
Вышел, сладкий раскурив «Казбек».
Дым затяжки выпустил старательно,
Как медузу медленную, вверх.
Кроны лип и облака овальные,
Друг за другом вставшие слова —
Золотыми рыбками аквариумными
Укачали ласково меня.
Все неправда, сам себя морочил я.
Жизнь чужая, вымученный дар.
Почему же несколькими строчками
Так легко тебя я оправдал?..
САМОВОЛКА
От старшины и трелей горна
Мы докатились до платформы
Сто тридцать пятый километр,
Где чахнут: улицы фрагмент,
Цистерна, кит пристанционный,
Из брюха выпавший Иона,
Акация, пивной ларек.
Но воблы нет, и пиво — йок.
Куда теперь? На звуки танцев?
На речку сонную податься?
На лодку полрубля спустить,
Отплыть под иву, закурить.
В песке весло с облезшей краской,
На мостике подросток в маске
И ластах думает о нас.
Вспорхнул с кормы павлиний глаз.
Как мылись под струей колонки,
Попутку — на стекле иконки,
Недолгий ливень, луж буль-буль,
Забег, и школьный вестибюль.
Я не забуду грека, реку,
Раскаты грома, горна, эха.
Ворота части. Строй. Отбой.
Фонарь в окне над головой.
Гараж со звуками мотора.
И затяжную ночь, в которой
И я творить бы мог как бог,
Но слово подобрать не смог…
Как под окном с парадом зарев
Лежал с открытыми глазами,
Шептал: Спаси и Сохрани!
Шептал: Спаси и Сохрани…
СВОБОДА
И не должен был вечер ненастьем
Завершиться — все ждали закат.
Но пришлось подниматься на насыпь,
Возвращаться по шпалам назад.
Звяк тревожный, железнодорожный,
Гул дождя, прочий шум, всякий вздор —
Если чуть поднапрячься, то можно
Различить в звуках странный узор.
И поедет мелодия сразу,
Будто только что выло в ушах,
И слова потекут не напрасно,
И подстроятся тут же под шаг.
Чтобы выскочил образ, как заяц, —
Чтобы в мертвом застыть столбняке,
Все слова позабыть, опасаясь…
И забыть, но пойти налегке.
МОЛОЧНЫЙ ЗУБ
Не допрыгнул атлет до перины,
И метатель прервал свой разбег.
Стадиона Динамо руины
Засыпает рождественский снег.
В гипсе традиционное лето —
Бог с веслом и турист налегке.
Крутит обэриут пируэты
В одиночку на старом катке.
А в сугробах трибунные грядки,
И сухое колонн молоко
Убывают себе без остатка,
Как какое-нибудь рококо.
Но снежок продолжает вертеться,
Собирать по земле облака,
На катке дивный вечер из детства
Сохраняет мне память пока.
ЭКСКУРСИЯ
Мы входим всем классом в таинственный зал.
Поэт здесь Наталье записки писал.
По детски каляки-маляки
Пером выводил на бумаге.
Он думал: Господь не оставит меня!
Поехал на речку в конце января,
Размазав в сердцах эпиграмму
И в сенцах махнув лимонаду.
Катилась, как солнце на ярмарку, жизнь.
По граду замерзшему сани неслись.
И зарево в колбе горело,
Но шуба медвежья не грела.
На грязной раздаче игралась игра.
Поэт не заметил в ветвях снегиря,
Он думал о небе огромном,
По снегу скрипя, по сугробам.
Под треск снежных сучьев исчезло все в миг,
И музыка, и незаконченный стих.
И лес, и фасады Растрелли,
И мертвенный сумрак музея,
И сон мой, и воспоминанье о сне.
И вот я молчу в тишине. В пустоте.
И тает как снег мое знанье.
И сам я, как снег, — расставанье.
В музейном буфете ни часа, ни дня.
Класс по расписанью забыл про меня.
И чай исчезает. И блюдце.
И только слова остаются.
* * *
Как мальчик в хоре открывает рот,
Но не поет, а смотрит как, покинув
Карниз, снег начинает свой полет
(зима такая, видно, за грехи нам),
Я тоже за окно перевожу
Мой взгляд с рядов мальчишек и девчонок,
И песни обреченной слышу шум,
И вдруг мне открывается о чем он.
Раскрыло тело мягкое земля,
Бог щедрою пригоршней сеет звезды.
Я чувствую покинутым себя
И погружаюсь в океан, как остров.
Снег, покружив, на лавочку присел.
И песня, отшумев свое, умолкла.
Искать ответа надо не на все
Вопросы — а на правильные только.
АРТИСТ
Автобус казенный забит реквизитом.
Шофер умотал на озера…
Семь дублей курю я на пирсе красиво,
До слез довожу режиссера.
Тебя вспоминаю я, чиркая спичкой,
И школу — и пламя, и искру.
Как больно пронзал меня ноготь физички,
До «Дэ» опускаясь по списку.
Как ярко сверкала уклейка улова.
Зачем я учился без толку?..
Чтоб на ночь читать баснописца Крылова,
Искать в стоге текста иголку.
Чтоб сонно глазеть на рассвете, как Будда,
С балкона на мстящую людям
Ворону, которая каждое утро
Меня своим карканьем будит.
ЛАЗАРЬ
Ни здание, что за посадкой прячется, —
Таможни, где трудиться мне пришлось,
Ни свод со штукатуркой шелушащейся,
Ни портик, ни лепнины пыльной гроздь.
Ни юный сад в цвету, кружащий голову,
Ни берег ночью с грядкою огней.
Один тенистый тихий двор от города,
Один остался в памяти моей.
Я помню — козьим сыром с другом поровну
Делился друг. Изюм в траве чернел.
И кто-то с домочадцами за пологом
О чем-то говорил на топчане.
Мир разделял забор, покрытый суриком,
Гул волн не пропускала внутрь стена.
И проливался воск на войлок в сумерках,
И кто-то его ветошью стирал.
И говорил о рыбе, в сети пойманной,
О деле неотложном, узелком
Помеченном. И день грозил нам войнами.
Но рыба заходила косяком.
И снова что-то упуская главное,
Цикадою заслушавшись, еще,
Как каждый год, на осень строил планы я,
Но, как плотва, уже схватил крючок.
С поры той жизнь как день единый тянется,
Как праздник затянувшийся, когда
Вина напился, но не до беспамятства…
Колодезного сладкого вина.
ПИЦУНДА
Море. Мясо. В сотах мед.
Чистый пляж. Пустые урны.
За сосной гора встает,
Как развал макулатурный.
Сброд купейный. Борщ в чалме.
Делят перламутр перловки.
Тетка. Братья Дыр, Бул, Щер,
И сестра их Припять с полки.
Двор тенистый, старый дом.
Челентано сладко воет.
Еле слышен палиндром,
Набегающий волною.
До свиданья, сладкий сон.
Фотография на память.
Крайний справа. Пара слов.
Орфография хромает.
ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ
В мой домик щитовой заглядывало море,
В кладовую, в комод,
В прихожую, где шкаф с таблетками от моли,
Где лыжи, огород.
И, лежа на тахте ребенком-переростком,
Вполуха слушал я,
Как топала волна вверх по скрипучим доскам,
Как старая жена.
И песня ямщика, не близкая подмога,
Звенела как могла,
И бездна на меня густой сиренью бога
Глазела из окна.
И уходил волчок, и ножик перочинный
Терялся в тихий час.
И пустота меня сурово жить учила —
Не рыпаться, молчать.
Ночь напролет лежать, с постели жаркой крошки
Стряхнув. И ждать, когда
Сквозь шорох взвизгнет вдруг, с заезженной дорожки
Всю пыль собрав, игла.
* * *
Когда свои залечишь раны,
Сложи в конверт и лес и сад
И разгляди пипин шафранный
В окошке, марку облизав.
Вернется дочь с ключом на шее,
Задачник распахни и тут
Задумайся — чего в траншее
Четыре землекопа ждут?
Зачем листве качели вторят,
Грибник уходит в бурелом,
Когда в холодном коридоре
Хозяйка звякает ведром?
Когда залепит белым светом
Сарай, колодец, скаты крыш,
Зачем ты, от зимы ослепнув,
Все там же у окна сидишь?
В ПУТИ
Вдоль зажиточных изб, городских напугав,
Сядут бабки с молочными банками.
Время вывернет реку, как мятый рукав,
Чтоб открыться своею изнанкою.
Встанут пестрой стеной ветки, грядки, забор
И лиловые перья репейника.
Как псалом, торопливо знакомый узор
Почтальон прочитает на велике.
Как письмо в завитушках: Ну что, Пушкин, брат?
Да все как-то тоскливо, невесело.
И пейзажу не счастлив, и свисту не рад —
Бессловесной мелодии, песенке.
Так печально в единственный свой выходной,
Когда вижу дымящие парочки —
Как затягиваются цигаркой одной
Двое поочередно на лавочке.
Гармонист полустертые кнопки когда
Теребит загрубевшими пальцами.
И стоит белой рябью она как вода —
Нездоровая музыка станции.
Когда листья последние оторвались
И порхают, как стая, над ивами.
Когда мучает душу мою гармонист,
Неземными свербит переливами.