БАЗАР НА УЛИЦЕ СТАНИСЛАВСКОГО

Пахнет сельдью, ванилью, промасленными гвоздями,
пылью, заветренным мясом, первой клубникой,
соленым арбузом, корейскими соусами, васильком.
Над ростовским базаром воздух стоит слоями,
а высоко надо всем тягаются нимбом
сияющий купол и солнца ком.

Пахнет разлитым квасом, грецким орехом,
резиновыми сапогами, хреном и шпиком,
пo╢том, стиральными порошками, кошачьим дерьмом.
В мире, ушедшем вперед, осталась прореха —
тут меняются ценники на напитках,
но ничего не меняется в основном.

Вдоль улицы Станиславского вечное верю-не верю;
меру обмана и цены на тленные блага
прямо сейчас вырабатывают языки.
Этот мир совершенно не виден сверху.
Нужно в базар, как с причала во влагу
в полдень, сигать с головой, чтобы шли пузырьки.

Тут все на месте, ждали тебя с укоризной.
Даже с заплатой и парой червонцев ты пригодишься —
много сложней оприходовать миллион.
Руки старого мясника Авраама по локоть в жизни.
Он нарубил сегодня уже на четыре тыщи.
Каждый кусок помнит воочию он.

Пара червонцев — это билет на галерку:
можешь сегодня и не продвинуться дальше фруктов.
А какие актеры матерые в рыбном ряду!
Они со своим «кушать подано» вьют из тебя веревки,
ты забываешь слова, покупаешь какие-то крупы.
Будет реванш, но в отделе «овощи для рагу».

Скорость твоя пусть приближается к скорости света.
Состояние уже позволяет не думать о пище.
Мысли давненько живут высоко.
Многообразие мира дешево, точны его ответы,
пахнет здo╢рово — и ничего нет выше,
только сияющий купол и солнца ком.

СТАРИКИ

Они лучше, чем мы, представляют собой людей.
Их бесформенность как-то оправдана.
Мослы их честны, а с кожи захватанной
ржавчину уже не смыть воде.

В их седине — вершина их амбиций.
Какой бежать — им тяжело садиться.

Их брови наросли поверх очков,
висячие зобы пусты и сморщены,
и веки красные всегда слезою смочены,
оплакавшей уже не помнит что.

И видно, как внутри синюшной вены
их жизнь идет от головы к колену.

Желудки их не принимают яств.
Спасаются от солнца гипертоники.
От времени — страдают, как любовники,
за младших недотеп боясь.

На сапоги зимою нацепив вязанье,
они до булочной свершают наказанье.

Они, как клубни, выдали ростки
в предел уже иной галактики.
Они испиты розовою классикой
и поняли уже все языки.

Ослепнешь — и проходит ослепленье.
Так мало сил. Так много впечатлений.