(Вступительное слово и перевод Ольги Волгиной)
Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2012
ЧЕЛОВЕК В ШИРОКОПОЛОЙ ШЛЯПЕ С ПАВЛИНЬИМ ПЕРОМ
Английскую литературу ХХ-го века не представить без Дилана Томаса — легендарного мятежного, восторженного поэта и яркого, влюбленного в жизнь прозаика. Он родился в начале Первой мировой, в 1914 году, в нескладном, но милом для него городке Суонси, расположенном на побережье Уэльса, где морской воздух казался крылатым. Отец Дилана преподавал английский язык в школе, но будущий поэт не блистал в учебе, скорее был в числе самых отпетых; успешно занимался только литературой и, само собой, был редактором школьной газеты. Дилан рос физически слабым ребенком, и это заставляло его соперничать с другими детьми. Он хотел быть либо лучшим, либо худшим во всем. Потом он будет вспоминать о себе: “…говорит с выкрутасами, дерзкий, но простодушный; в меру хвастливый; ел на ходу, никогда не завтракал… спесивый подросток, богемный провинциал, на манер художников завязывал галстук толстым узлом… болтун, зазнайка, заводила; мальчишка, возомнивший о себе невесть что…”
В 1931-м Дилан начал работать в местной газете, ему нравилось называться репортером, он носил широкополую шляпу с павлиньим пером и старался сутулиться, как бывалый газетчик. Но толку от него было мало, и вскоре его с этой работы выгнали. Путь его только начинался. Дилан и его такие же юные, уверенные в своей гениальности друзья спорили до хрипоты об искусстве и мечтали, как один из них сочинит самую дивную симфонию, другой напишет самую пленительную картину, а Дилан и его друг Вернон Уоткинс придумают самые неистовые стихи, а после ударят во все колокола Лондона и разделают его под орех… С 1932 по 1934 год Дилан Томас написал более половины всех стихов, опубликованных им при жизни.
В двадцать лет он издал первую книгу — “18 стихотворений”, спустя два года вышла еще одна — “Двадцать пять стихотворений”. В своем творчестве Томас предложил совершенно новое прочтение вечных тем рождения, любви и смерти. Его постоянно занимал вопрос противостояния жизни и смерти. Смерть он воспринимал как процесс бесконечного обновления. Все тленно под солнцем, но жизнь неподвластна разрушению, все возрождается.
В 1939-м увидела свет книга “Карта любви”, в которую кроме стихов вошла и проза — несколько рассказов, необъяснимых, порой жутковатых, населенных странными персонажами. В последующие годы он опубликовал еще несколько книг стихов и прозы. Автобиографическая повесть “Портрет художника в щенячестве” вышла в 1940 году, а пьеса “Под сенью Млечного леса” и роман “Приключения со сменой кожи” в 1954-м и 1955-м — уже после его смерти.
Вряд ли можно кого-то из современных английских поэтов сравнить с Диланом Томасом в богатстве лексики и поэтической изобретательности. Подобно герою одного из его рассказов, Томас “одолевал свои слова, словно боролся с солнцем”, и “огонь не касался разлинованных строк, отчаянных, пылавших сквозь бездушные символы, и не смыкались воды над призрачными заглавиями и ненаписанными словами”, и “образы были повсюду”, и он находил слово “для каждого шага луны в отвесном небе”, и туча становилась “последней зыбкой рифмой”. “Вся суть в слове, — писал он. — Многие из нынешних вялых, бессвязных стихов лишены движения слов, любого движения и, следовательно, мертвы. В каждом стихотворении должна быть стержневая строка или тема, пробуждающая движение”.
Дилан Томас был невероятно популярен. Он вел передачи на радио, на его выступления приходили толпы поклонников, а он наслаждался своим успехом. В 1953-м он приехал в Америку, чтобы участвовать в постановке пьесы “Под сенью Млечного леса”, но премьеры так и не увидел. Он уже давно страдал заболеванием легких, и 9 ноября его настигла смерть, которую он так вдохновенно отвергал всем своим творчеством.
Все проходит, но написанное поэтом хранит его голос и речь. Даже если это не поэтические строки, а размышления о месте и жизни поэта и поэзии.
С 1940 по 1949 год в Лондоне издавался литературный журнал “Horizon”, рассылавший писателям своеобразную анкету. Из ответов на вопросы складывалась картина писательского существования, и становилось ясно, что, во-первых, писатели не хотят жить скромнее представителей любой другой профессии; во-вторых, что вознаграждение за литературный труд не увеличивается и не соответствует возросшим расходам на жизнь, отчего писатели вынуждены искать дополнительного заработка и тратить время на побочные занятия; и в-третьих, что, учитывая нищенские гонорары и отсутствие покровителей, государство должно взять на себя хотя бы часть заботы о пишущей братии. Впрочем, последние в большинстве своем не питают особых надежд на государство и не пытаются добиться от него помощи.
Анкета с ответами Дилана Томаса была напечатана в сентябре 1946 года. В начале того же года вышла его книга “Смерти и рождения”, и он неожиданно для самого себя прославился на весь мир: критики объявили его величайшим поэтом ХХ века. Теперь популярность его стала огромной, он много работал, но еще больше веселился в пивных. Дилан Томас упоминает 1946 год и в очерке “О поэзии”.
В некоторые сборники стихов и прозы Томаса входят очерки и эссе, в которых он изящно, иногда резко, иногда иронично высказывает свои мысли о литературе, о поэзии, о работе писателя, о месте и роли поэта в этом мире, вспоминает о своих поездках в Америку или дает не самые серьезные советы начинающим литераторам. Эссе “О поэзии” было опубликовано в 1954 году в книге прозы “Как-то раз поутру”. Томас размышляет о восприятии стихов и о чуде поэзии, которая рождается, как ни странно, “из корявых, неказистых строк, преображенных поэтической тканью”. Не тот ли это “сор”, из какого “растут стихи, не ведая стыда”?
Эссе “В мире искусства гениальность сродни безумию” поэт напечатал в 1933 году в местной газете, той самой, где он после школы начинал работать репортером. Его занимает вопрос о границе между безумием и здравым смыслом. Он вспоминает великих людей, которых считали безумными: о таких всегда ходят легенды. Легенды окружали и самого Дилана Томаса, хотя его внешняя вызывающая поза поначалу была всего лишь маской, за которой скрывалась ранимая душа. Со временем эта маска приросла намертво, слишком долго Дилан Томас убеждал себя, что для такого дерзкого эспериментатора, как он, нет никаких рамок и пределов. А странности поведения он называет простым “чудачеством”.
Ольга Волгина
Дилан Томас
ЦЕНА ЛИТЕРАТУРЫ*
* ї Dylan Thomas. “Early Prose Writings”. J.M.Dent & Sons LTD, 1971.
1. Как вы думаете, сколько нужно писателю зарабатывать на жизнь?
Ему нужно столько денег, сколько он намерен потратить. Если он позаботился о жилье и еде, смог согреться и одеться, прокормить своих детей и т.д. — кстати, обо всем этом должно заботиться государство, — то ему несомненно понадобится тратить деньги на предметы роскошные, но необходимые. Или как раз тогда ему не понадобятся лишние деньги, поскольку он вполне обходится без этой непременной роскоши. Количество денег, само собой, зависит от количества вещей, которые хочется купить. Я хочу много, но нуждаюсь ли я в том, что хочу, — это другой вопрос.
2. Как вы думаете, серьезный писатель может заработать достаточно денег своими книгами, и если да, то как?
Серьезный писатель (полагаю, так вы называете хорошего писателя, каким может быть и юморист) способен заработать достаточно денег, сочиняя серьезные книги или комедии, если его духовные и плотские аппетиты весьма малы. Если же это аппетиты большие или большущие, то денег, заработанных на сочинении того, что он хочет сочинять, ему не хватит, чтобы насытиться. Поэтому он вынужден зарабатывать другим способом: писать то, чего не хочет, или найти другую работу.
3. В таком случае, что вы считаете подходящим другим занятием для писателя?
Пожалуй, не стоит говорить, что я знаком с парой хороших писателей, зарабатывающих на жизнь, сочиняя именно то, что хотят, а также знаю двух-трех хороших писателей (заслуживших слова╢, которые я не намерен сейчас использовать), с удовольствием работающих банковскими клерками, чиновниками и т.д. Мне трудно назвать самый удобный способ заработка для писателя. Надо учитывать, сколько денег он хочет, как сильно он их хочет и на что он готов пойти ради них. Я сам получаю около четверти от нужной мне суммы, сочиняя то, что не хочу, в то же время пытаясь, и часто успешно, получать удовольствие от своего занятия. Изворачиваться, добывая средства к существованию своим литературным умом, — это такой же верный способ заработать ничтожно мало денег, как любой другой; и пока вы строчите сценарии для кино и Би-Би-Си, рецензии и т.п., вам не приходит в голову, в простоте душевной, что из-за вашей работенки мир лишится великой поэмы или великого романа. Великие или даже просто хорошие стихи и рассказы и правда случаются, хотя их авторы тратят долгие часы бодрствования на совершенно другие дела. Такому поэту, как Йейтс, покровители предоставляли финансовую независимость, и он не думал ни о чем, кроме поэзии, но даже ему пришлось найти себе дополнительное занятие: стать философом, мистиком, чудаком, трепачом.
4. Как вы думаете, литература обогащается или беднеет, когда творческие силы отвлекаются на другие дела?
На оба вопроса отвечу — нет. Не беднеет и не обогащается. Стихи, к примеру, это плоды тяжкого труда, интересные для других художников мерой мастерства, вложенного в них, а помимо художников стихи становятся интересны всем благодаря божественным искрам: хорошее стихотворение может быть ловко сколочено и подчинено всем правилам, но в нем всегда должно оставаться место для случайного чуда, которое превращает работу мастера в произведение искусства.
5. Как вы думаете, государство или какое-либо учреждение должно больше поддерживать писателей?
Государство не должно поддерживать писателей больше, чем любых других людей, живущих в нем. Государство должно давать приют, пищу, тепло и т.д., и неважно, работает человек на государство или нет. Человек волен выбирать работу и вознаграждение; где он работает, сколько получает — это только его забота.
6. Вас устраивает решение ваших собственных проблем, и есть ли у вас особенный совет для молодых людей, мечтающих зарабатывать на жизнь литературой?
И да, и нет, или наоборот. Мой совет молодым людям, мечтающим зарабатывать на жизнь литературой, таков: ВАЛЯЙТЕ.
О ПОЭЗИИ*
Я согласен, что куплеты для мюзик-холла могут быть хорошими стихами — так же как лимерики, салонные песенки или те, что поют в пивных, — но я не думаю, что можно сказать то же самое о рекламе крекера и т.п. Я подозреваю, Стивенс, что вы морочите мою (сравнительно) юную голову. Раньше старшее поколение называло молодых ветреными. Но те времена прошли. Теперь именно мы упрекаем стариков в легкомыслии. Мне кажется, я похож на ту маленькую девочку, назидательно корившую Мэтью Арнольда** на рисунке Макса Бирбома***: “Почему, дядюшка Мэтью, ну почему вы никогда не бываете по-настоящему серьезным?”
* ї Dylan Thomas. “Quite Early One Morning”. Aldine Paperbacks, London, 1974.
** Мэтью Арнольд (1822—1888) — английский поэт, литературовед, критик. Многие его изящные стихи относят к лучшим образцам английской пейзажной лирики. В них часто упоминаются персонажи античной Греции, которую он почитал идеалом гармонии.
*** Макс Бирбом (1872—1956) — английский писатель, художник-карикатурист, книжный иллюстратор. Писал театральные рецензии, критические эссе, блестящие литературные пародии, сочинял остроумные афоризмы.
Я полностью за то, чтобы изгнать серьезный абсурд из поэтической критики; я вместе с вами ненавижу слащавый голос так же, как призыв “шапки долой”, и мне противно двойное притворство, когда текст о том, что “я один из обломков, разбросанных Кромвелем”, считают более талантливым, чем, скажем, серьезное, немодное произведение Каупера* или Френсиса Томпсона**. Это просто другая поэзия…
* Уильям Каупер (1731—1800) — английский поэт, склонный к меланхолии, автор религиозных гимнов и лирических стихотворений о природе.
** Фрэнсис Томпсон (1859—1907) — английский поэт, писавший мистическую религиозную лирику. Томпсона называли “поэтом земли на небесах”. В его печальных романтических стихах чувствуется влияние Кольриджа и Шелли.
Почти все, что кто-то говорит о поэзии, так же верно и важно, как всё, что уже сказано кем угодно. Одни люди откликаются физически на волшебство поэзии, соприкасаясь с ней на высочайшей ноте, и в минуты истинного откровения готовы поделиться своим впечатлением; обливаясь слезами, они слышат в ручьях слез переливы натянутых струн, им чудится стук в висках, озноб по спине, трепет там, где, как они надеются, бьется сердце. Другим какое-то смутное чувство подсказывает, что “это действительно вещь”. Некоторые утверждают, что их “чисто эстетическое переживание” было вызвано определенными ассонансами и аллитерацией. А кому-то достаточно просто воскликнуть, словно на просмотре первого кинофильма, “как живое, ей-богу!” И в самом деле, от Бога, живое, ибо это и есть другое имя волшебства, неподвластного толкованию…
Волшебство в стихах всегда нечаянно. Никакой поэт не станет гнуть спину на причудливом поприще поэзии, если не окрылен надеждой на нечаянное волшебство. Он вынужден согласиться с Честертоном, что самое удивительное в чудесах — это то, что они действительно иногда случаются. И самое лучшее стихотворение слагается из корявых, неказистых строк, преображенных поэтической тканью и оказавшихся ближе всего к мгновению нечаянного волшебства…
…И вот еще что надо сказать. Для поэта поэзия — это самая стоящая работа на свете. Хорошие стихи — это доля реальности. Мир никогда не останется прежним, если удалось одарить его хорошим стихотворением. Хорошие стихи помогают изменять очертания и предназначение Вселенной, помогают каждому глубже познать себя и мир вокруг…
А горделивая поза автора, чьи стихи плохо покупают, — это, пожалуй, проявление вывернутого наизнанку снобизма или свидетельство ограниченности ума. Конечно, едва ли не каждый поэт хочет, чтобы как можно больше людей прочитали его стихи. Художники не прячут свои произведения на чердаке. А отвергать публику, состоящую из потенциальных читателей, — значит пренебрегать глубочайшим смыслом своего собственного искусства. Продолжайте думать, что вам не нужны читатели, и вы убедитесь, что так оно и будет: читатель перестанет испытывать нужду в вашей книге, вы же писали только для себя; и у публики не возникнет никакого желания являться незваными на закрытую вечеринку. Более того, не замечать творчество своих современников значит игнорировать огромную неотъемлемую часть мира, в котором вы живете, и тем самым отнять жизнь у вашей собственной работы: сузить ее рамки и возможности, еще сочинять, но уже быть полумертвым…
И вдобавок, поэту на то, чтобы быть поэтом, отмерен кратчайший срок его жизни; все остальное время он обычный человек, и в число его обязательств входит познать и почувствовать все, что происходит в его душе и в мире, и тогда его поэзия станет попыткой явить вершины мудрости, обретенной человеком на этой ни на что не похожей, а с 1946 года уж точно шальной Земле.
В МИРЕ ИСКУССТВА
ГЕНИАЛЬНОСТЬ СРОДНИ БЕЗУМИЮ*
* ї Dylan Thomas. “Early Prose Writings”. J.M.Dent & Sons LTD, 1971.
Определить грань душевной болезни гораздо труднее, чем может представить себе большинство людей, сравнительно благополучных, огороженных барьерами собственного здравого смысла. А еще труднее отличить наверняка душевную болезнь от чудачества.
Кто-то заметил, что во всем мире преимущественная часть человечества называет мыслящих людей сумасшедшими, а Г.К.Честертон, образец здравомыслия, твердо верит, что человек обретает более точный взгляд на вещи, стоя на голове, чем в каком-либо другом положении. Вполне возможно. Но никто не станет отрицать, что среди самых одухотворенных людей мира было столько “чудиков”, что хватит на всех слабонервных современных психоаналитиков.
Уильям Блейк, великий поэт и художник, имел привычку сидеть вообще без одежды на задворках своего сада, не церемонясь с перепуганными соседями. Суинберн, вокруг которого сложилось огромное число легенд, частенько исполнял варварские пляски перед зеркалом, часами с фырканьем гарцевал по комнате и негодовал чрезвычайно, если кто-то мешал ему.
Найдутся тысячи подобных примеров чудачества у людей, которые в своих областях творчества или науки продемонстрировали завидный ум и широту суждений. Оскар Уайльд, другая почти легендарная личность, довольно долго одевался в костюмы времен Реставрации, носил высокие гофрированные воротники и панталоны с кружевом. На него стремились поглазеть наравне с достопримечательностями Лондона, когда он прогуливался в таком облачении по Пикадилли или в Сохо.
Джона Донна, лирического поэта и настоятеля собора Св. Павла, развлекало одно из самых жутких чудачеств; в конце жизни он крайне увлекся мыслью о смерти и для своего последнего портрета согласился позировать только стоя в гробу и завернувшись в белый саван.
Исаак Ньютон впадал в детский восторг, пуская мыльные пузыри, и мог часами предаваться этой забаве; Гуго Вольф, немецкий композитор, сочинявший песни, безутешно рыдал, играя на рояле; Шумана никогда нельзя было уговорить подняться выше второго этажа дома, так как он боялся выброситься из окна; а Китс — впрочем, этому человеку как раз мудрости было не занимать, — поговаривали, сыпал на язык перцу, прежде чем выпить бокал бордо.
Согласитесь, что это скорее примеры прихотей и капризов, чем безумия или даже буйного чудачества. А вот нелегкий вопрос близости гения и безумия надо бы обсудить, если речь идет о таких людях, как Эдгар Алан По, чей помраченный рассудок создал “Таинственные рассказы и фантазии”. Э.А.По собственноручно сотворил для себя Стигийский мрак, в котором и жил. Он был пьяница и наркоман, но неподдельный ужас некоторых его рассказов, их тягостная безысходность и полное отсутствие общепринятых ценностей — все это следствие не наркотиков и не пьянства. Ни один человек, если только его не коснулось безумие, не мог бы сочинить такие небылицы, в которых хоронят заживо и с восторгом посвящают жизнь мертвецам.
Джон Клэр*, сельский поэт, чьи произведения снискали изрядную популярность за последние годы среди знатоков литературы, провел остаток жизни в местной лечебнице для душевнобольных. В его стихах, написанных в том числе и там, присутствует красота образов и искренность чувства, но нет и тени безумия. Кристофер Смарт**, которого запомнили по его “Песне к Давиду”, тоже написал свое лучшее произведение в сумасшедшем доме.
* Джон Клэр (1793—1864) — английский поэт, воспевавший природу сельской Англии в красивых мелодичных стихотворениях и пасторальной лирике, близкой по духу поэтам “Озерной школы”.
** Кристофер Смарт (1722—1771) — английский сатирический и духовный поэт, актер и драматург. О нем ходили романтические легенды, его называли “гениальным безумцем”. Смарт оставил огромное литературное наследие.
Поль Верлен, величайший лирический писатель, какого дала миру Франция, прожил свои последние дни в горчайшей нищете, скитаясь между больницами и кабаками, а он был одной из самых необычных фигур в истории литературы. Автор “Цветов зла” Шарль Бодлер — enfant terrible французской литературы — вел бесшабашную, экзотическую жизнь в Индии и в Париже. Современники осуждали его болезненное и все же блестящее творчество, и многие его стихи были под запретом. Он пристрастился к опиуму; пьянствовал без меры; и умер в 46 лет разбитый параличом.
Это трагические личности, но, к счастью, многие чудачества художников вызывают скорее смех, чем слезы. Джеймс Томсон*, автор “Города ужасной ночи”, частенько по целому месяцу не вылезал из постели, будучи абсолютно здоровым; свое поведение он мотивировал тем, что бессмысленно вставать с кровати, если в конце дня все равно в нее вернешься.
Нет недостатка в чудачествах среди современных художников, например, мисс Нина Хэмнетт**, автор запрещенной книги “Веселое тело”, из кожи вон лезет, только бы показать себя. Как подумаешь обо всех этих трагедиях и хлопотах, столь часто сопровождающих гения, так и хочется откинуться на подушку и блаженствовать в неведении. Кто же тогда останется в гениях?
* Джеймс Томсон (1834—1882) — английский поэт-романтик, писавший мрачные стихи, полные отчаяния и трагизма. Положил начало английской урбанистической поэзии.
** Нина Хэмнетт (1890—1956) — валлийская писательница, художница и скульптор. Многие художники писали ее портреты. Пикассо называл ее Королевой Богемы. “Веселое тело” — автобиографическая книга о ее жизни во Франции.
Перевод О.Волгиной
