Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2012
Элла Крылова
ТАКОЙ НОЯБРЬ
Зеленые холмы
не скрыты зимней пудрой,
и пруд не скован льдом,
и даль еще чиста.
Над улицей фонарь
склонен? — над Брахмапутрой!
И воробей-Пиаф
вовсю поет с куста.
И чудится — весна.
И верится — свобода.
Открыты все пути
внизу и в небесах.
И саблезубый сын
российского народа
выходит, как боксер,
во двор в одних трусах.
РЕИНКАРНАЦИЯ
Быть может, я давно мертва:
под рев толпы революцьонной
на эшафот окровавлённый
моя скатилась голова.
Или в империи берез —
как неисповедимы судьбы! —
меня спалил в родной усадьбе
бунтующий великоросс.
И не понятно, кто в ночи
в одной батистовой сорочке
сейчас выводит эти строчки
при свете ласковой свечи.
НА РИСОВОЙ БУМАГЕ
.
Я снимала цветущую вишню.
Но она так сияла,
что кадр оказался засвечен.
.
В чашке чая сама по себе
звякнула ложечка.
Чья-то душа залетела на огонек?
РЕМЕСЛО
Мне не в чем, Боже, виниться,
ты знаешь мои дела:
прилежная кружевница,
всю жизнь словеса плела.
Вот так, в кружевах, нагая
почти, себе на позор,
стою пред вратами рая.
Ах, Петр, оцени узор!
ГЛЯДЯ В ОКНО
Мы себя разлучили со знанием древним,
между горним и дольним граница легла:
если видишь стекло, то не видишь деревьев;
если видишь деревья, не видишь стекла.