Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2012
Дмитрий Румянцев
ПОРТ-АРТУР*
в провинции век вековать…
Но долгих закатов Цусима
мне жил не велит отворять.
А туч броненосец, что ящер,
ворочается тяжело.
И в черный колодец на даче,
как якорь, спускаю ведро.
И валкой походкой морскою
до будущей грядки иду,
за чайкой следя за речною,
поднявшей на небо еду.
В то небо, где спорят языки
туманов, ветров, голубей.
Где их адмирал луноликий
на Желтое море глядел.
Немые сраженья закатов…
Я — трус? Я не на высоте!
С веслом я копаюсь — с лопатой,
с двустишьем на мятом листе.
Немало мне в жизни досталось:
отточие, цепь островов…
“Кореец”, “Варяг”, “Петропавловск”…
в полнеба. И больше того.
В ДЕРЕВНЮ. ЛУБОК
снимать кино на фоне леса,
и загорятся интересом
глаза мадонн и магдалин.
Они живут, как васильки,
с судьбы иного не взыскуя.
И развалились одесную
Овсянки, Грязи, Васюки.
И вдаль зацветшая река
влечет венки Купальской ночью.
Здесь появляется заочно
чертенок возле костерка:
багряным треснет угольком
(как в аппаратной в ходе фильма).
И выйдет дева Серафима
из речки Глинки голышом.
…Убудет в шумную Москву
главреж, засняв сей тихий омут,
и прянет из кармана овод,
как смысл, неведомый уму.
. . .
парящая на воздусях
иконка — не знаем, не найден
Рублев, расписавший размах
крыла. Сквозь полета метанье —
начетчиков скучный бубнеж —
молитва проступит, молчанье,
как только ты крылья сомкнешь.
ДЕРЕВНЯ
вести могучий хор реки,
мосток, расшатанный и хлипкий,
да взвившийся из-под руки
нырок. И дальняя калитка,
распахнутая в этот час…
Твоей галактики улитка
с травинки в бездну сорвалась.
И ночь меня обстала грозно,
как мрак в начале всех времен,
здесь, где бедою пахнет воздух,
а насекомые как звезды,
летящие со всех сторон.
* Порт-Артур — район в Омске.