Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 2011
Евгений Карасев
ЭТО БЫЛО МНЕ НАДО
СНЫ ТЕТЕРЕВИНЫЕ
ужасные вижу сны.
Просыпаюсь в страхе, как тетерев,
выпорхнувший из-под снега,
встревоженный приближением лисы.
Даже кажется, утерянные кружатся перья,
что успела выхватить рыжая бестия.
Всполохнувшись от моего крика,
мать говорит про нервы.
И истово крестится.
…Засыпаю тяжело, словно на издохе
поднимаю гантели.
За окнами ночь, скрип дерева.
И вскоре снова вскакиваю в постели
с кошмарами взбудораженного тетерева.
БАБОЧКА НА ПОДОКОННИКЕ
Все штатно.
Только бабочка, как яркая марка
на письме нежданном.
Сидит на подоконнике,
шевеля крылышками.
Точно привлекает поклонников
красочным излишеством.
А вдруг недаром прилетела прелестница —
знак скрытый, редкая возможность?
С любопытством разглядываю
таинственную вестницу —
вся трепетная настороженность.
С какой целью припорхнула
красотуля эта,
вроде поблизости ничего вкусного?
А скорее — просто лето!
И никакого умысла!
ЗА РУЛЕМ
на машине из города.
Мелькают деревеньки, дачные места.
Меня гонят не долги, не домашних укоры —
устал.
То ли уже не даются с неба звезды,
то ли измочалила чехарда будней?
А сказать по правде: просто
осточертели люди.
Даже не верится — когда-то в одиночной
камере
я жаждал в товарищи хоть фофана, дурня.
Изоляция в стенах каменных
мучительней голода
и отсутствия курева.
Сидя в спецкорпусе, я радовался
человечьему голосу,
даже внеочередному шмону.
И вот на бешеной скорости
мчусь от друзей, знакомых.
В приспущенное стекло бьет ветер,
насыщенный речной влагой.
Я будто вырвался из петель,
окружающих лагерь.
Но где-то на сотом километре
начинают раздражать и озер хрустальность,
и лес, дымком с торфяных болот отороченный.
Неужто мою усталость
снимет лишь одиночка?
ОжившаЯ попытка
куда издалека
меня привела дорога,
сбежавшая с большака.
Что толкнуло сорваться с трассы
и покатить вдоль речки,
закатными стразами
поблескивающей под вечер?
Желание впечатлений новых,
охотка воздухом проселочным подышать?
Или найденная в детстве подкова
смутила в тысячный раз вещий знак попытать?
…Дверь приоткрыта, и тянет
как из окошка раздаточной.
Кричу хозяев, не переступая порога.
Вышла женщина в теплых с опушкой тапочках,
надетых на босу ногу.
Грудастая, с потными подмышками,
не гораздая позря судачить.
Я не стал ей заливать про счастье,
обещанное силами высшими.
“Заблудился”, — кивнул на курящую дымок “тачку”.
К моему удивлению, к разговору готовая,
смягчившаяся бабенка объяснила, как ехать,
какую из виду не терять колею.
И уже на калитке я разглядел подкову —
один в один похожую на мою.
ЗАУРЯДНЫЕ КАРТИНКИ
картинки случайные, косвенные:
погожая осень,
парк запустелый,
листопад.
Я иду аллеей с голубым проемом в конце.
Паутина, беспризорные грачиные гнезда.
Как окно с живительным воздухом,
маячащая впереди просинь —
праздная моя цель.
Ни удручающего бытового нытья,
ни унылых, докучливых мыслей.
Неосознанная радость. И листья,
точно выпорхнувшие из небытия.
…Крутится, крутится обочной памяти лента,
за кадром — суды, подельники.
Кажется, жить бы и жить на эту ренту.
И не надо других денег.
ГРУСТНОЕ УПОВАНИЕ
Посетители локтями в голые упираются
столешницы.
Заведение гудит, как улей.
И все плавает в дыму кромешном.
Сюда идут со своими бедами, болями,
наплюнувши на эскулапов предупреждения,
на строгие посты.
Одни в житейской разочаровались доле,
другие сожгли мосты.
Здесь не услышишь проповедь
начать жизнь с чистого листа
или похожее ханжеское наставление.
Я люблю эти злачные места,
куда можно толкнуться и с бабками,
и без денег.
…Навалившись на столик, торчу, не нужный
ни дружкам, ни полиции,
кружку с остатками пива к себе накреня.
Представляю: входит олигарх, на рискованную
решившийся инвестицию.
И высматривает меня.
В НОЧЛЕЖКЕ
я нашел пристанище в оборудованном под жилье
подвале.
Где, наверное, не один уже помер,
а может, их здесь и закопали.
Мне выделили койко-место,
схожее с лагерной шконкой.
И даже блатную услышал песню
под гитару и самогонку.
Неподалеку от подвыпивших каналий,
и тоже чуток косые,
другая компания
мараковала о судьбе России.
На стенах грибок,
былых постояльцев язвительные пометы.
Тексты, вызубренные назубок
в городских туалетах.
Я угодил в прошлое, отвратное до колик,
казалось, оставшееся строчкой в характеристике.
То ли на хвост кому-то насыпал соли,
то ли черту продул в “три листика”.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТЮД
при игре в карты,
представительный, импозантный.
Но в нем чувствовался настороженный карлик,
пугающийся, что его распознают.
Он старательно скрывал досадного гномика
за солидностью жестов,
шутливостью слов.
И все-таки случалось, маломерок выскакивал
из притаенного домика,
как кукушка из часов.
Я не ловился на манеры, лоск извечный,
будто заготовленные для рекламного клипа.
А вот делал вид — не замечаю
маленького человечка,
определявшего суть этого выхоленного типа.
Даже поддерживал его плоские шуточки,
другие отвлекающие эскапады.
Не понимая ни чуточки,
зачем это было мне надо.
В ЧЕТЫРЕХ УГЛАХ
Комната из четырех углов.
Слушаю азбуку морзе
усердствующих вдалеке поездов.
Перестук памятный,
несмотря на годы,
как тиканье маятника,
не требует перевода.
Я понимаю колес жаханье,
потайной их текст.
Тягу жадную
к перемене мест.
…Потихоньку стихают звуки,
из несбывшихся выпорхнувшие
снов.
Возвращается скука
четырех углов.
ХЛОПОК ФОРТОЧКИ
пролистано от корочки до корочки.
Но вдруг шалопутный ветер
пугливой громыхнет форточкой.
И вспомнится что-то из жизни,
не нашедшее места в песенном своде.
Тоскливое, как певун непризнанный
в подземном переходе.
Всплывет мужичок не ахти какого
достатка
и, видимо, без будущего.
Одолживший мне десятку
и согревший чаем с булочкой.
Откуда он взялся? И почему я его забыл?
В памяти сволочи застряли редкие,
а добрая душа превратилась в пыль,
пробившуюся сквозь марлевую сетку.
…Спускаюсь в туннель тесный,
рекламной макулатурой заляпанный.
И здешнему исполнителю песен
бросаю червонец в грустную шляпу.