Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2011
В ЗАЩИТУ БЕСТЕЛЕСНОСТИ
. . .
В реке вода не заживает долго.
Порезы от гребных винтов и килей
Останутся — с наложенными швами
Случайной ряби. Свежие — за рыбой —
Подводный ветер заметет следы…
Волна из рук вон плохо заживает:
Все лето задевающая локтем
За дебаркадер или дикий пляж.
И ты, гуляя, видишь: до кости
Порезана вода — до отраженья!
Плакучей зажимающая ивой
Дно русла, приложила подорожник
Лукавая порожняя река.
Усталое течение относит
Вид города и набережной в стирку.
Когда-то отраженье полоскали
В семи водах, замачивали в горе,
Вывешивали в городе сушиться,
При красном светофоре проявляли…
Теперь на две минуты не оставить:
Засветят или, хуже, умыкнут,
А лодочники выпьют закрепитель…
Все врут метеорологи про вечный
Круговорот воды в природе. Стёкши,
Река по дну торопится обратно —
Такое двустороннее движенье,
Где в ДТП погибнуть может каждый.
А как же объяснить иначе
В верховьях обнаруженные мощи
Морской волны — четыре позвонка
Из шейного отдела дромадера
(Страдавшего зимой от белокровья)?
. . .
1.
Дабы обжить себя не требуется крова!
Давным-давно живу в своей душе,
Как в парке клёст, как в Индии корова,
Бродяга на последнем этаже,
Глядящий в мировой мусоропровод,
Как в перископ — на берег городской.
Живу как неопровержимый довод
В защиту бестелесности людской.
2.
В краю, где горы вянут, как цветы.
А реки, точно шерсть овечья.
Смерть, под предлогом темноты,
Спускается на землю каждый вечер.
И если что склоняется к тому,
То обязательно случится…
Животные ползком по одному
Перебегают через небо в птицы.
А перебежчиков пытаются ловить
И отправлять на перевоспитанье.
И люди — долгие, как нить,
Мотают срок и рвут его местами.
3.
Читал Евангелие,
А с соседнего участка
Доносился звук колодезной цепи,
Вынимающей плескающееся ведро…
Два таких разных, казалось бы, дела.
. . .
Переносят пустые коробки картонные
Иноземцы разутые.
И маслины глядят в темноте на бездонную
Перспективу мазутную.
Неужели в картонных коробках от обуви
Эти странные личности
Моего ощущенья проносят подобие
Через рощи масличные?
Неужели деревья десятка неробкого
Переносят отсутствие
Много лучше людей и пустыми коробками
Понуждают разуться их?
Чтоб босыми ногами давя маслянистую
Пустоту, тем не менее,
Описав этот сад, как судебные приставы,
Перейти к наполнению.
. . .
А помнишь, мы в саду играли в прятки?
И спрятались настолько хорошо,
Что до сих пор из нашего порядка
Никто себя в той жизни не нашел.
Как вечер обитаемый ни долог,
Но все же одиночество подчас
Единственный на свете археолог,
Без памяти копающийся в нас.
Пусть снег идет до ночи — на раскопки
Небесного кургана над тобой:
Там черепки воздушные и пробки
Ушные в жребий веруют слепой.
Там жизнь твоя полнее поллитровок
И выкуренных пачек сигарет,
И водосточный способ датировок
Примерный позволяет дать ответ.
Что прошлое — лишь принятый на веру
Один из вариантов тупика:
И в будущем твоем до нашей эры
Еще, быть может, целые века.
ИНТЕРЬЕР
Торги. Распродается год, на убыль
Пошедший. Облетает картотека.
Смерть из массива осени и дуба
Начала XIX века.
Куда как нелегко искусствоведу
Аукциона Christy или Sotheby’s
Определить, как долго шла к ответу
И в старости накапливалась совесть,
Приведшая к раскаянию листьев
И полному смиренью перед ветром…
И — к удивленью аукционистов —
Предстала совершенным интровертом.
А с молотка уходит вид из окон,
Отмеченный тончайшей позолотой…
Оставив неразгаданным эзопов
Язык листвы отложенного лота.
. . .
Мой бедный город выполнен из цельного
Куска воды — горячей и кривой,
Жилье связавшей трубами котельными
С центральною системой корневой.
Дожди, как аппараты Илизарова,
Поддерживают парки на весу.
А там, где сверху площади базарные, —
Колодцев терракотовая армия
Осадков ждет, как приступа, — внизу.
И люди, состоящие на семьдесят
Процентов из сочащейся воды,
Пытаются к истокам присоседиться —
На восемьдесят устьем испиты.
. . .
Как жутко прибывать в холодных поездах
Из разных мест в одно и то же место,
Разбавленное в нескольких местах
Приезжими из прошлого заезда.
В разреженный потерями вокзал
Врываются и насыщают воздух
Те чувства, что ты только что связал
В растворе спирта гарью тепловозной,
Мешаясь с теплотою сонных тел.
Стеченье обстоятельств происходит
Во вмятины от совершённых дел…
Встречаемся в подземном переходе.
. . .
Раскрыли все двери. И окна квартиры,
Впервые увидев друг друга, смотрели
Друг другу в глаза.
В каком-то окне человек, глаукомой
Закрывший обзор, еще время маячил,
Но позже из поля ушел и из дома,
Из жизни ушел, устранился, иначе…
Прошло без погромов. С оконных проемов
Неслось удивленье. И в комнатных боксах
О тождестве макро и микрорайонов
Шептали и спорили о парадоксах.
И окна смотрели друг в друга, кто с юга,
Кто с севера, — всё покидав в центрифугу:
Останки от шпилей, кусочки аллей,
Восход и закат, запрещенный к показу
С проспекта Вернадского цирк “Дю Солей”…
Чему удивляться? Что мы не застали
На месте привычном ни многих деталей
Ландшафта, ни спальников в спальном квартале,
Ни далей, ни стареньких “жигулей”?
. . .
Каким демисезонным вышел год.
Практически любое настроение
Возможно было выбрать — и дресс-код
При этом не нарушить ни на йоту.
Мы надевали чешки — от дождя!
Душевных травм не заглушали травы.
И ты под сердцем бедное дитя
Носила девять месяцев, как траур.
Все поначалу надо разносить.
Полюбишь позже. Ткань такого рода
Из рода в род одну мотает нить.
И не выходит с возрастом из моды.